В Миконос – за покупками. Мне больше нравится ночной город. Уходим в море поздно вечером. Странная грусть, напоминающая мне любовную печаль, при виде Делоса и Кинтоса, постепенно исчезающих за Ринией. Впервые я наблюдаю, как исчезает земля, которую я люблю, с мучительным предчувствием, что, может быть, я больше никогда не увижу ее до самой смерти. Тяжело на сердце. Снова меняющиеся краски – на море и на островах […неразб.], паруса, мягко хлопающие при слабом ветре. Едва только нам удалось насладиться миром, поднимающимся от моря к небу, которое постепенно освобождалось от своего света – и уже за скалистым островком встает луна. Она быстро поднимается по небу, освещает воду. Я смотрю на нее до самой полуночи, прислушиваюсь к парусам, ощущая всеми фибрами души малейший удар воды о борт корабля. Свободная жизнь в море и счастье этих дней. Здесь все забывается и все рождается заново. Чудесные дни, проведенные в полете над водой, между островами, покрытыми цветочными венчиками и колоннами, при неутомимом свете, – я стараюсь удержать их вкус во рту, в сердце, второе откровение, второе рождение…
Наутро поднялся сильный ветер, захлопали паруса, увеличился крен, и мы стремительно поплыли к Пирею под мощный грохот воды и полотнищ. Дождь света – капли падали и отскакивали от утреннего моря.
Отчаяние от того, что покидаю этот архипелаг, но это прекрасное отчаяние.
9 мая.
Отъезд в Олимпию. Дорога, идущая вдоль коринфского залива. Пляжи и заливы. Купание в Ксилокастроне. Я чувствую силу деревьев, вод, плодов свежей земли. Недалеко от Олимпии холмы, покрытые хрупкими кипарисами. Мягкость и нежность этих мест при сероватом (впервые!) свете. Высокие сосны и развалины храмов Зевса и Геры. Крики птиц, кончается день, и вскоре из заснувшей ложбины поднимается покой. Ночью я думаю о Делосе.
10 мая.
Серое утро – впервые – над долиной Алфея, которую я вижу из окна. Но на камни, кипарисы и зеленые луга падает мягкий свет. После Делоса я с особой силой ощущаю покой, царящий на этих холмах, мягкость тени, молчание, пропитанное легкими криками птиц. Музей. Вместе с фресками Сифноса в Дельфах, это вершина классической скульптуры. После Аполлона или трех фигур с восточного фронтона, или всевозможных Афин на метопах, Гермес Праксителя – слащавая удача, от нее разит декадансом. За ним, впрочем, были выставлены две превосходные терракоты большого формата – воин и Зевс, похищающий Ганимеда, – это свидетели великолепно иного искусства. Странные архаические бронзы, куросы, грифоны, статуэтки, словно явились прямо с Востока. Прогулка. Идет легкий дождь, и нежные и вымытые цвета долины – приятно мягки для глаз. Я очарован разнообразием пейзажей. Греции удается превратить свой ландшафт в абсолютное совершенство.