Несмотря на все старания, взгляд его упорно возвращался к черному отверстию пещеры.
Энди Стивенс медленно выползал оттуда. В неясном свете звезд было заметно, чего стоило ему каждое движение. Дюйм за дюймом полз он на животе, таща неимоверный груз искалеченной ноги. Он опирался руками, подтягивался и продвигался немного вперед. Голова и плечи бессильно опускались на мокрый снег после каждого такого нечеловеческого усилия. Каждое его движение было поистине героическим.
«Хотя парень совсем измотан болью и обессилел, голова у него все-таки работает», — подумал Меллори. Плечи и спину Стивенс укрыл белой простыней. В руке альпеншток. Он, должно быть, слышал хотя бы часть того, что говорил Турциг. В пещере оставалось два или три автомата, и он мог бы пристрелить часового оттуда, но сообразил, что на выстрел прибегут немцы и будут в пещере раньше, чем он освободит друзей.
Стивенсу оставалось ползти пять ярдов. Самое большее, пять ярдов. В ложбине, где их оставили, дул южный ветер. Звук его — шепот в ночи. Больше ни звука. Ни звука. Разве еще их дыхание... «Немец непременно услышит Стивенса, когда тот подползет поближе, — думал Меллори с отчаянием. — Наверняка услышит... - Меллори опустил голову и громко закашлялся. Долго, беспокойно. Немец поглядел на него сначала с удивлением, потом с раздражением.
— Ну-ка замолчи, — приказал часовой по-немецки. — Сейчас же прекрати кашлять.
— Hiisten? Hiisten? Кашлять, да? Не могу! — по-английски возразил Меллори. Опять закашлялся. Еще громче и еще продолжительнее, чем раньше. — Это вина твоего обер-лейтенанта, — выпалил он. — Выбил мне несколько зубов... — И Меллори снова изобразил приступ кашля. Через минуту он
с трудом остановился. — Разве я виноват, что захлебываюсь собственной кровью? — вызывающе спросил он.
Стивенс был почти рядом — менее чем в десяти футах. Но его мизерные запасы сил истощились целиком. Он уже не мог подтягиваться на полную длину рук и преодолевал каждый раз только жалкие дюймы. Видно, он окончательно обессилел. Замер. Минуту лежал без движения. Меллори показалось, что он потерял сознание. Но вот Стивенс снова подтянулся. На этот раз на полную длину рук. Опять стал продвигаться вперед и снова неожиданно и тяжело рухнул в снег. Меллори громко закашлялся. Но не успел отвлечь внимание немца. Часовой вскочил, повернулся всем телом и направил злой зрачок шмайсера на неподвижное тело, распростертое у самых ног. Увидев, что его тревога напрасна, немец успокоился, сообразил, кто это, и опустил ствол автомата.
— Так, — тихо сказал он. — Птенчик выпорхнул из гнезда. Бедный птенчик!