Ну как было не оценить такого незаменимого работника! Его даже стали приглашать на узкие вечеринки руководителей тайной полиции. А в конце концов Кирилов расщедрился и выхлопотал секретарю награду — орден Станислава третьей степени. Жалованье Клеточникова стремительно возрастало от месяца к месяцу: вместо тридцати — сорок, потом пятьдесят, семьдесят пять, сто, сто двадцать пять рублей в месяц! И наградные — сто, двести, триста рублей!.. Кирилов не жалел для своего чиновника казенных денег. Пусть знает! Пусть чувствует! Пусть старается!
И Клеточников старался. Только — не для Кирилова.
К исходу третьего месяца службы Клеточникова в полиции у Александра Михайлова, помимо клеенчатой тетради со списком агентуры, оказался десяток других тетрадей. В них находились копии важнейших политических доносов, составленных и штатными агентами и добровольными осведомителями Третьего отделения.
Михайлов — Дворник и Николай Морозов — Поэт только диву давались, читая нелепости, нагороженные в этих сочинениях. Особенно поражали их фантастические истории, которые складывала о них самих, о революционерах, пылкая студенческая молодежь. Все подобные истории заносились аккуратно в дела Третьего отделения, анализировались там и изучались, хотя на девяносто девять процентов это были самые невероятные выдумки.
— Авантюрный роман! — улыбался Михайлов. — Необыкновенные похождения нигилистов в Петербурге, или…
— …Или новые приключения Гулливеров среди лилипутов! — подхватывал Поэт. — Александр, кстати, ты обратил внимание, в каком-то доносе упоминается, что студент Исаев из Технологического института крамольно разговаривал в присутствии шпика. Я знаю этого студента и думаю, что шпик прав — Исаев действительно очень способный малый и очень опасный для правительства человек. Поэтому к нему стоит, пожалуй, присмотреться.
Сведения Клеточникова Михайлов считал бесценными для организации. Бутылкой шампанского отпраздновал он, всегдашний трезвенник, большое событие в их работе: Клеточникову поручили составлять списки секретной агентуры для получения денег.
— А ведь в тебе, Николай Васильевич, — сказал он, поднимая бокал, — писатель пропадает. Ты всю эту свору так описал в клеенчатой тетради и снаружи и изнутри, что они прямо как живые стоят у меня перед глазами. Ну, за успех!
Оба выпили.
— Может, когда-нибудь и напишу о них обо всех по-настоящему, — вырвалось у Клеточникова. Но он тут же усмехнулся и сыронизировал: — Все тем же жемчужным почерком буду писать романы о тайной полиции.
— Конечно! После победы революции! — с удовольствием поднял Михайлов вторую рюмку.