Причина неуязвимости немногочисленной «Народной воли» заключалась в ее удивительной конспиративности. Даже случайно захватив в свои руки отдельных народовольцев, Кирилов ничего не мог бы с ними сделать, ибо в Третьем отделении не знали ни единой фамилии членов партии. Агентам было необходимо заполучить хоть какого-нибудь осведомителя в рядах террористов — без этого тайная полиция лишалась всей своей силы и мощи.
Осенью 1879 года большие надежды возлагались на Жаркова. Лучшие мастера сыска разработали для него план проникновения в «Народную волю», хитроумные маневры, казалось, обеспечивали этому делу верный успех. Кирилов приснился самому себе тайным советником и даже кавалером ордена Белого Орла, да и все остальные агенты мечтали о наградах и орденах.
Неожиданно донесения от Жаркова перестали поступать. Вскоре его разыскали…
Клеточников как раз присутствовал в кабинете, когда побелевший Кирилов дочитывал отношение петербургского полицмейстера. Александр Жарков, агент по кличке «Наборщик», был найден будочником примерзшим к льдине. Голова его оказалась размозженной выстрелом в упор из крупнокалиберного револьвера. К телу была приколота записка: «Такая смерть ждет каждого предателя…»
Тяжело восприняли гибель Жаркова в Третьем отделении. Одной пулей народовольцы оборвали все главные нити и уничтожили надежду полиции быстро покончить с подпольем. Как туча черный бродил по зданию смятенный и растерянный Кирилов. И тяжелые, усталые складки пролегли у губ его любимца и секретаря Клеточникова.
Вскоре после расправы с предателем Михайлов с удивлением заметил, что у Клеточникова непонятно подавленное настроение. Разведчик осунулся, похудел, глаза его стали воспаленными, на щеках появилась жесткая щетина. Не слишком ли хорошо, удивился Дворник, играет Клеточников перед начальством свое отчаяние от неудач Третьего отделения?
— Что с вами творится, Николай Васильевич? — как-то спросил он.
— Мне трудно объяснить… — Николай Васильевич опустил голову. — Как будто изнутри грызет: «Убийца! Убийца!» По ночам кровь снится, покойники, и будто я убиваю человека.
Михайлов внимательно слушал. Да, хороший он человек, этот Клеточников. А хорошему человеку трудно поднять руку на другого человека — даже на провокатора или жандарма. Нечто подобное испытали в свое время многие подпольщики. Сергей Кравчинский, например, двадцать раз выходил на встречу с шефом жандармов Мезенцевым и все не мог пустить в ход спрятанного за пазухой кинжала. Только услыхав о казни революционера Ковальского, совершенной по приказу этого Мезенцева, подпольщик нашел в себе моральную силу привести в исполнение приговор партии и уничтожить шефа жандармов. Да, состояние, у Клеточникова знакомое, но как с этим справиться?