не могу поверить этому, мистер Рейнольдс. Я просто не могу этому поверить. Это невозможно. Моя Катерина всегда была борцом. Она всегда была...
— Вы не хотите верить этому, — прервал его Рейнольдс с холодной жестокостью. — Не важно, как вы себя обманываете, если это успокаивает вашу совесть, вашу драгоценную совесть, позволяющую вам продавать собственный народ со всеми потрохами в обмен на болтовню о сосуществовании. Вы чертовски хорошо знаете, что у вашей жены не осталось ничего, для чего ей стоит жить. Даже не осталось мужа и сына, которые для нее потеряны навсегда за «железным занавесом».
— Как вы осмеливаетесь говорить...
— Меня от вас тошнит. — Рейнольдс мгновенно ощутил вспышку презрения к себе оттого, что так поступает,с этим беззащитным стариком, но он ее сразу же подавил. — Вы стоите здесь, произносите благородные речи, держитесь за свои замечательные принципы, а ваша жена в это Время умирает в лондонском госпитале. Она умирает, доктор Дженнингс, и вы убиваете ее точно так же, словно стоите у ее постели и душите собственными руками.
— Прекратите! Прекратите! Ради Бога, прекратите! — Дженнингс зажал уши ладонями и горестно качал головой, как отчаявшийся человек. Он провел руками по лбу. — Бы правы, Рейнольдс. Только небо знает, как вы правы. Я отправлюсь к ней завтра, но дело не только в этом. — Он сокрушенно покачал головой. — Как вы можете просить незнакомого вам человека делать выбор между находящейся в безнадежном состоянии женой и единственным сыном? Мое положение невозможно., У меня есть сын...
— Мы знаем все о вашем сыне, доктор Дженнингс, мы не совсем уж так бесчеловечны, — тихо и убежденно проговорил Рейнольдс. — Вчера Брайан был в Познани. Сегодня днем он будет в Штеттине, а завтра утром — в Швеции. Мне только нужно получить по радио подтверждение из Лондона, и мы можем отправляться. Безусловно, в ближайшие сутки.
— Я не верю этому, я не верю этому. — Надежда и недоверие боролись на старом и морщинистом лице, ставшем от этого еще более жалким. — Как вы можете говорить...
— Я ничего не могу доказать и не обязан ничего доказывать, — устало ответил Рейнольдс. — Со всем уважением к вам, сэр, но что, черт побери, случилось с вашим могучим интеллектом? Вы, конечно, знаете, что правительство хочет только одного: чтобы вы снова работали на него. И вы знаете, кроме того, что им известен ваш строптивый характер. И вы знаете, что, если вы вернетесь домой и обнаружите, что ваш сын по-прежнему остается пленником в России, правительство никогда не сможет заставить вас на него работать, пока вы живы. А это самое последнее, чего бы им хотелось.