Брови Виталия Аркадьевича дернулись. Он к такому обращению явно не привык.
— А какой еще может быть повод? — я задумчиво подняла рюмочку и залюбовалась переливами света. — В вашем мире еще бывают поводы сделать человеку плохо кроме выгоды и мести? — я вопросительно посмотрела на Тропинина. — А вообще мир — интересная штука, я вот в мистику и прочее верила весьма условно, но, как оказалось, можно вредить даже с того света. Как там, наверное, мой бывший муж выплясывает. Так радуется, что отмстил неразумным хазарам. О, кстати, там тоже есть месть! Хотя, там это, наверное, звучит «пафоснее», типа воздал по заслугам! Только бы хоть пояснил за что?
Голова закружилась, и я зажмурилась, вцепившись в столешницу. Мне надо было лечь, чувствовалось, что вот-вот рухну. Держась за холодный камень, а потом за стенку, я прошла мимо так и стоявшего в дверях Тропинина.
— Вы когда уходить будете, просто дверь захлопните, — сказала я глухо. — В такую погоду (а за окном лил дождь) даже господин Смоляков из дома не выйдет, так что запираться — смысла нет. И не трогайте, пожалуйста, Андрея, он тут вообще не причем, а у него семья.
Еле доплетясь до спальни, я упала на кровать. Хотя нет, сил еще хватило натянуть одеяло. От выпитого дышалось с трудом и громко. Но все это быстро прошло, потому что тьма оказалась совсем рядом.
Проснулась я от дикого желания пить. Рот был похож на раскаленную пустыню. Пришлось встать. Мир вокруг казался каким-то иллюзорным. В квартире было темно. Я подошла к двери по дороге на кухню, но замок был закрыт изнутри. Удивилась, и тут же споткнулась о туфли, явно не моего смешного тридцать пятого размера.
Тропинин спал в зале в кресле, запрокинув голову на спинку и закинув ногу на ногу. В темноте было сложно различить, что-либо, но пустая бутылка моего коньяка, стоявшая рядом с креслом, ловила своими пузатыми стеклянными боками скупые лучи фонарей, которым удавалось победить тонкую ткань тюля.
Порой Дима засыпал так же, а я приходила глубоко за полночь — мне было на большой кровати одиноко и холодно — будила его, он обнимал, целовал в лоб и шел до спальни, доверчиво держась за руку.
За столько лет я отвыкла от мужчины в доме. Тропинин менял атмосферу своим присутствием, да, как и любой человек, впрочем: иной набор звуков и запахов. Его дыхание было размеренным, и эта размеренность, выверенная организмом, дарила покой.
Я стояла долго, сначала надеясь, что он проснется, а потом, просто слушая. Возникло глупое желание привести себя в порядок, ведь в данный момент эталоном красоты я не была. Да, и не в данный, тоже.