— Кто здесь старший? Позовите сюда!
Парень, лихо козырнув, побежал к дому на противоположной стороне. Вскоре он вернулся с кряжистым, неторопливым стариком в форме фельдфебеля. Старков воочию мог убедиться, что созданные и широко распропагандированные Геббельсом отряды фольксштурма состояли в основном из призывников семнадцати и шестнадцати лет и людей пожилого возраста.
Увидев за рулем штатского, фельдфебель нахмурился:
— Приказ для всех одинаковый!
Старков молча стянул с рук узкие замшевые перчатки и, вынув из кармана удостоверение контрразведки, протянул фельдфебелю. Тот, подслеповато щурясь, уставился на документ. Потом не спеша достал и водрузил себе на нос очки в жестяной оправе.
— О! Контрразведка… Он из контрразведки! — восхищенно зашептали мальчишки в солдатской форме.
Фельдфебель наконец разобрался, в чем дело. Вытянулся.
— Только там, — он махнул на ту сторону канала, — должен доложить вам, сейчас очень опасно… Вы сами видите, налет вражеской авиации…
— А на передовой, думаете, не опасно? — спросил, улыбаясь, Старков, поворачивая ключ зажигания.
Шлагбаум медленно поднялся, открывая проезд на мост. Старков, не оглядываясь, на полном ходу повел машину на ту сторону канала. С высокой насыпи он увидел, как пламя охватило здание станции, как горели вагоны. Сбавляя скорость, к пригородной станции приближался пассажирский экспресс. Разбомбив эшелоны, американские бомбардировщики — Старков по внешнему виду определил союзников — пошли на Берлин. Осталось лишь два самолета, и они, сделав разворот, атаковали приближающийся пассажирский поезд. Крупнокалиберные пули дырявили крыши вагонов, прошивая их насквозь. Над двумя вагонами вспыхнуло пламя…
Старков, свернув с шоссе, спешил миновать опасное место. Берлин был почти рядом. Над городом густой пеленой висела серая мгла, закрывая солнце. Замелькали светофоры. Увеличился поток машин. То там, то здесь виднелись следы бомбежек. У перекрестка вынужденная остановка: дорогу преградил опрокинувшийся трамвай. Два тяжелых грузовика и трактор, подцепив трамвай тросами, стягивали его с проезжей части. Находясь в Париже, Старков даже и не представлял, что жизнь в столице Третьего рейха все больше становилась похожей на кошмарный сон. Огромный город чуть ли не каждую ночь вздрагивал от ударов авиации Советской Армии и союзников. Разбитые витрины и окна темными провалами пустых глазниц уныло смотрели на улицы, еще совсем недавно щеголявшие знаменитой немецкой чистотой. Команды истощенных военнопленных и угнанных на работу мирных людей, с нашивками «Ост» на груди, лениво разбирали завалы, очищали проходы. И все же разрушений было не так много, как хотелось бы. Город, как старая кокотка, старался скрыть свои изъяны. Ближе к центру разбитые дома прикрывались фанерными щитами с изречениями Гитлера, призывавшими бороться до полной победы. Когда Старков поворачивал к набережной, ему бросился в глаза старый плакат, прикрепленный к фасаду разрушенного дома: «Мы приветствуем первого строителя Германии — Адольфа Гитлера». Это в свое время потрудились сотрудники ведомства пропаганды. Старков невольно улыбнулся. Еще год-полтора такой «деятельности», и этот «строитель» превратит Берлин в груду развалин…