И главное — близость Клио наполняла его смелостью, решимостью победить последние следы атараксии. С момента знакомства на дамбе они встречались всего два или три раза, и рядом с девушкой всегда оказывался её верный оруженосец Полбин, но не в этот раз. Ари чувствовал, что невесомое существо рядом с ним постепенно становится для него чем-то вроде центра тяжести или фундамента его новой жизни. Может быть, он и проспал все эти годы ради того, чтобы встретиться с ней.
— Завтра лето, — протянула Клио.
— Лучше. Завтра заканчивается мой полугодовой карантин. Ну, то есть уже сегодня, в полночь.
— Мои поздравления! — она подняла бокал и чокнулась с ним. — Как быстро пролетело время! Чужой карантин всегда проходит быстрее. Что ж, судя по моему опыту, следующий месяц ты проведёшь безвылазно в генном интернете — будешь навёрстывать упущенное.
— Почему раньше не дать полный доступ, не понимаю.
— На то он и карантин. Нужно смягчить процесс психологической адаптации.
— Ну, и что меня ждёт в закромах, записанных на ДНК?
— Мало приятного. Я, помню, сразу начала копаться в своей семейной истории. Тебя ведь в 2095-м заморозили?
— Да, в двадцатый день рождения, если верить дяде.
— Меня в девяносто шестом, в самом конце Греческого Возрождения. Город как раз тогда перекраивали, и он напоминал безумное чаепитие. Атараксия была уже за углом, но мы упорно воображали себя богами на Олимпе. Детей называли именами муз и героев. Переименовали город. Считали, что перед нами открыты все двери — как раз когда они с шумом закрывались. Ты мне, кстати, так и не сказал полностью своё имя.
Ари сделал жест, как будто застёгивает рот на молнию, и вдобавок замотал головой.
— Ладно тебе, — набросилась на него Клио. — Аристотель? Аристофан?
— Аристогитон, — сокрушённо произнёс молодой человек. — Только, чур, не смеяться!
— Тут уж не до смеха.
Ари пытался уложить в голове тот факт, что они рассуждают о жизни в позапрошлом столетии, как путешественники во времени.
— Дядя Белаур говорил, что это время называли Лихорадкой Возрождений. Кроме Греческого, было Византийское, Египетское, Китайское и ещё чёрт знает какое. Он сам — дитя Болгарского Ренессанса, и имя получил в честь какого-то балканского князя.
— Сколько ему лет?
— Сорок или пятьдесят. Не говорит — темнит. Он сопротивлялся атараксии дольше, чем другие. В спячку впал только в 2110.
— А родители?
Ари покачал головой и уткнулся в рекламу в углу сенсорной витрины.
— Мои тоже, — сказала Клио. — Отказались от заморозки, оправдывая это какими-то ссылками на греческих философов. Мама даже написала статью о том, что атараксия — высшее благо. Ну, и…