– Что опять? – встревожилась Милослава. – Снова полиция приехала?
– Да нет, это вон, – показал Матвей на джип, стоящий недалеко от подъезда, – сигнализация глючит. Срабатывает сама по себе.
– Так это она каждую ночь орет? А хозяин кто? Почему не реагирует?
– А чего ему реагировать? Он не слышит. У него окна на другую сторону.
– Ну ничего себе наглость! – возмутилась Милослава. – Ладно, тогда мы сейчас в настоящую полицию обратимся.
– В каком смысле? – не понял Матвей.
– В прямом!
Милослава уверенным шагом направилась к белой «ладе весте», припаркованной возле фонаря, и только тогда Матвей заметил Гошкиного отца, склонившегося над раскрытым капотом.
– Ты куда? – прошипел он, пытаясь ее остановить. Ему совсем не хотелось встречаться с капитаном после того неудачного знакомства на лестничной площадке, когда его обвинили во взломе квартиры. Может, Гошкин отец и не придал большого значения словам тети Вали, но мало ли что? От полицейских лучше держаться подальше.
Милослава подошла к капитану и заговорила с ним. Слов было не разобрать: сигнализация, помолчавшая пару секунд, взвыла снова. Милослава размахивала руками и показывала на свои окна. Гошкин отец то кивал, то качал головой. Стараясь держаться в неосвещенной части двора, Матвей приблизился, чтобы хоть что-то услышать. Когда наконец минут через пять сирена стихла, стало понятно, что речь уже не о доставшей всех жильцов сигнализации, а о Гошке.
– …испугался сильно, пригрозили они ему чем-то, – с горечью в голосе говорил капитан. – Ничего не рассказывает… Эх, знать бы, кто это был! Хоть бы один свидетель! Такой большой двор, несколько домов, просто не может быть, чтобы их никто не заметил… Всех опросили – и ничего.
– Но они же прятались, поэтому их никто не видел, – возразила Милослава.
– А другие потерпевшие? Почему они молчат? Мой сын наверняка не единственный, на кого напали. Почему никто не пришел и не написал заявление? Тогда у нас появилась бы зацепка. Где они все? Забились по своим щелям и трясутся?
Он замолчал и принялся тщательно вытирать руки тряпкой. Матвей почувствовал себя неуютно. Как будто капитан говорил именно о нем. Это он знает преступников и молчит, это он сидит в своей щели и трясется. Снова всплыло то мерзкое чувство стыда и досады, которое он ощутил вчера, когда упустил Грека. Нет, не упустил, а отпустил, намеренно позволил ему уйти. Смалодушничал. Струсил, как ни противно было это осознавать.
– Знаешь, что самое тяжелое в нашей работе? – глухо спросил капитан, опуская капот.
– Погони? – наивно предположила Милослава. – Перестрелки?