А Фанферло тем временем не тратил времени попусту. От радости он не бежал, а летел. Наконец-то он мог доказать судебному следователю свою высшую проницательность! И он не обманулся в своих надеждах. Если следователь и не был в нем вполне убежден, то, во всяком случае, он оценил его находчивость в объяснении царапины.
— Вот что я сделаю, — сказал следователь, отпуская Фанферло. — Я представлю в прокуратуру объяснения, достаточные для того, чтобы кассира освободили, и весьма вероятно, что завтра он будет уже на свободе.
И он составил одно из тех ужасных постановлений, которые обвиняемому дают свободу, но не возвращают ему честного имени, так и оставляя его под подозрением.
— Ну-с, — сказал он, обратившись к своему секретарю Сиго, — еще одно преступление, над которым суду не придется произнести своего решения! Еще одно дело, которому суждено исчезнуть в архивах нашей канцелярии!
И, взяв дело Проспера, он обмакнул перо в чернила и на его обложке написал:
Истекали уже девятые сутки, как Проспер находился в секретной тюрьме, когда в четверг утром явился к нему тюремщик и объявил ему, что он свободен.
Его привели в канцелярию, возвратили ему отобранные у него при обыске часы, кое-какие драгоценности и приказали ему расписаться на большом листе бумаги.
Затем его провели по какому-то темному коридору, очень длинному и прямому, перед ним с шумом растворилась и затворилась дверь, и он оказался на улице.
Он был один и на свободе.
Но что это за свобода! Юстиция только признала себя бессильной доказать преступление, в котором его обвиняли! Теперь он мог идти, куда хотел, вдыхать в себя свежий воздух, но все двери были перед ним заперты. Что это за свобода?
И в этот самый момент, когда ему была возвращена свобода, Проспер вдруг почувствовал весь ужас своего положения и не мог удержаться, чтобы не воскликнуть:
— Но ведь я же невиновен, невиновен!
Двое прохожих остановились, посмотрели на него и пошли далее: они подумали, что это сумасшедший.
У него есть Сена. Не покончить ли самоубийством?
— Нет! — воскликнул он. — Нет! Я не имею права убивать себя. Нет, я не желаю умирать, пока не докажу, что я невиновен!
Но как это доказать, как убедить в этом всех?
В отчаянии, но не падая духом, он побрел к себе домой. Тысячи беспокойных мыслей приходили ему в голову. Что-то произошло за эти девять дней, пока он был вычеркнут из числа людей? Что, если бы у него были теперь друзья! Но единственный друг — его отец — и тот в самую критическую для него минуту отказался ему поверить.
И он вспомнил о Нине Жипси.