— Да, — рыкнул из трубки голос Карабаса-Барабаса.
— Игорь Афанасьевич, здравствуйте, — пропищала Ольга, устрашившись грозного рычания, — это Ольга, Вы меня неделю назад на машине подвозили. Я закончила портрет…
— Ммм… а, художница! Здорово! — несколько смягчившись, пророкотал собеседник. По его заминке, Ольга поняла, что он и думать забыл про нее и про то, что заказал картину. «Вот, черт! Идиотка!» — мысленно обругала она себя, нужно было и ей забыть про данное обещание. Глупое, никому не нужное чувство ответственности.
— Ну, так закончила, давай смотреть будем, чего ты там наваяла, Микеланджело! — неожиданно воодушевился, подобревший Карабас-Барабас. — Давай, человечка пришлю, домчит тебя ко мне с твоим шедевром. Ты ж без машины?
— Без.
В просторном, дорого обставленном кабинете, восседал на широком диване Северцев и еще два типа, по виду напоминавшие братков из телесериалов про уголовников. Так же, как и «домчавший» ее сюда «человечек».
— Ага! — радостно воскликнул хозяин кабинета, едва она вошла. — Ну, давай, показывай!
Ольга распаковала плотную бумагу, которой была обернута картина. Северцев, даже привстал с дивана, от нетерпения. Глаза его блестели радостным возбуждением. Братки тоже смотрели заинтересованно.
Ольга повернула картину к «зрителям». На несколько секунд воцарилось молчание. «Ну, не убьет же он меня, в конце-то концов. Сам просил — не как у всех», — пронеслось в голове у автора, поразившего всех шедевра. «Хотя, может и убьет», — приготовившись ко всему, решила она.
Выражение глуповатого удивления на лице Северцева, в данный момент, точь в точь, соответствовало выражению лица, изображенному на картине. Глаза у человека близкого к уголовному миру, а возможно и непосредственного его представителя, буквально вылезли из орбит. Рот слегка приоткрылся. «Если сказать, что я многодетная мать, это поможет?» — чувствуя, что ее разбирает нервный смех, подумала Ольга.
Северцев вытянул вперед руку и ткнул указательным пальцем в картину. И неожиданно закатился безудержным смехом. Братки, пытавшиеся, до этого сдерживать улыбки, тоже закатились. Северцев гоготал минут пять. Слезы катились уз темных глаз опасного человека, он сгибался пополам, не в силах остановиться и хватал воздух ртом. Братки не отставали. Один все время пытался, что-то сказать, но как только начинал, приступ смеха вновь охватывал его.
Ольга не смеялась, хотя мужчины и хохотали заразительно. Она даже не улыбалась. Потому, что они были из разных миров. Если в ее мире, когда люди смеялись до слез, это означало, что им ужасно весело, и это было хорошо. То в мире, куда ее занесло совершенно случайно, исключительно, из-за ее собственной неосмотрительности, такое безудержное веселье, вполне могло закончиться плачевно, для того, кто явился его причиной. По крайней мере, она так предполагала.