Наконец, эти беспутства дошли до такой степени, что монахини принесли на нее жалобу, и им отвечали, что переведут ее в аббатство де Шелль.
В это аббатство она переведена была, когда ей исполнилось двадцать один год.
Регент сам явился к ней, чтобы объявить ей приказ короля и сказал, что „она так жестоко угостила своих несчастных монахинь, что их вопли достигли подножия трона, что хотя он и питает к ней некоторую нежность, он, однако, вынужден переменить ей аббатство, потому что публика будет возмущена, если он не окажет правосудия монахиням”. Тогда мадам Орлеан пришла в отчаяние, плакала, клялась отцу, умоляя оставить ее в аббатстве о-Буа и обещая, что впредь ее управление будет столь мягкое, коль доселе было жестокое и деспотическое. Но регент остался непоколебимым и сказал, что она должна приготовиться оправляться в Шелль через несколько дней. Когда она увидела, что не может разжалобить отца, то собрала монастырский собор, упала на колени и умоляла монахинь подать правительству просьбу, чтобы ее оставили тут, и что они не будут больше жаловаться на ее поведение.
Должность настоятельницы (приорства) исполняла тогда в аббатстве госпожа де Ноайль, – повествует Елена. – Она приблизилась к мадам Орлеан и обратилась к ней с такими достойными словами, которые повторяли мне сотни раз:
– Мы подвергались без ропота, мадам, тем жестоким наказаниям, которые вы налагали на нас; слепо покорные вашей воле, мы видели в наших страданиях тяготевший над нами перст Божий. Почтение, которое мы вам оказывали, и уважение к крови, которая течет в вас, вынуждали нас думать, что было бы величайшим несчастием для нас кончить наши дни не под вашим управлением. Это было бы все равно что роптать на Бога за ниспосылаемые нам испытания, требовать полного безветрия, когда Господь посылает бурю. И потому мы желаем, чтобы вы нашли счастье там, где вам определено теперь жить, и это, мадам, составляет предмет наших молитв и наших обетов.
Мадам Орлеан, – продолжает уже Елена, – поняв из этой речи и из поведения монахинь, что ей не на что надеяться, вскочила, как бешеная, и убежала в свои апартаменты.
Через несколько дней, господин де ла Турдоннэ, секретарь регента, и герцогиня де Виллькье пришли сказать ей, что экипажи для нее готовы и что она должна отправиться в аббатство Шелль, но она положительно сказала, что не поедет. Тщетно герцогиня старалась убедить ее, но цели не достигла. Возвратились к регенту, и тот сказал: „Там, где мягкость не производит действия, надо употребить силу”.
И вместе с Турдоннэ и герцогиней Виллькье он послал господина де Лионн, своего капитана гвардии с двумя офицерами. И сказали госпоже д'Орлеан, что все они (tout ce monde) получили приказ усадить ее в карету. Когда она увидела это, то разделась догола, бросилась на свою постель, велела войти к ней капитану де Лионн и спросила его, неужели он будет настолько нагл, что наложит дерзкую руку на тело „дочери от крови Франции…”