— Так вы и не уехали домой, — сказал он, но в его голосе не было осуждения; казалось, ему и в самом деле интересно было узнать, как сложилась судьба Ванджи.
— Нет… не получилось, — ответила она шепотом.
— Чем я могу вам помочь? — спросил он, глядя на Карегу и как бы подключая и его к разговору. Снова в его голосе была заинтересованность, нечто такое, что располагало собеседника к откровенности, внушая ему, что его слова ни в коем случае не будут обращены против него самого, что ему не надо опасаться ни порицания, ни осуждения, ни насмешки.
Карега рассказал ему о засухе в Илмороге, о том, как было решено послать в столицу делегацию, о походе, о последних мытарствах. Он не вдавался в подробности. Сейчас им нужно только одно — место для ночлега в ожидании аудиенции у члена парламента. Лицо адвоката слегка помрачнело; он постучал пальцами по столу и сказал:
— Вы видели очередь — все эти люди ждут меня. Большинство тоже приезжие, из деревень, им нужны советы по разным вопросам: одним банк грозит конфисковать землю, другие собираются купить какую-нибудь лавку или киоск, кто-то хочет посоветоваться о деньгах, которые у них выманил ловкач, пообещавший им ферму на взгорье, и все в том же духе. Вы не забыли, где я живу?
— Нет…
— Поезжайте туда со своими односельчанами. За домом есть сад. И сзади домов больше нет, так что вы никому не помешаете. Встретимся позднее.
Карега испытал огромное облегчение. Как хорошо, что не придется теперь всю ночь видеть устремленные на него осуждающие глаза. Какой удивительный человек… значит, остались в этой стране и такие, подумал он с чувством огромной благодарности к Вандже.
В автобусе он хотел сказать ей об этом, но раздумал; он смотрел из окна на трущобы, на голых детей, играющих на узких улочках, и думал: кому лучше — крестьянину в забытой богом деревне или горожанину, копошащемуся на этих свалках, именуемых локациями?
Ванджа поняла его состояние; это причинило ей боль, задело ее едва зажившие раны. Теперь он всегда будет помнить о том, что случилось с ней в доме Кимерии. Откуда ей было знать, что судьба сведет ее лицом к лицу с прошлым, от которого она хотела бежать? Внезапно она почувствовала, как где-то внутри нее закипает ненависть: ей была ненавистна его невинность, то моральное бремя, которое он самим своим молчанием налагал на нее. Если она и уступила, что тут такого? — прошипела она про себя, чтобы не расплакаться. Разве недостаточно она ради них всех настрадалась? А ведь она даже не хотела с ними идти!
Адвокат жил в западной части Найроби, в одном из тех районов, что прежде почти исключительно были заселены индийцами. Перед домом был просторный, покрытый брусчаткой двор, окруженный каменной стеной, а позади дома — маленький сад, тоже обнесенный каменной стеной. Одни расположились в саду, другие — во дворе перед домом. Корешки и листья эвкалипта, которые набрал Абдулла, к счастью, подействовали: их отварили, укутали Иосифа в одеяло, и, пропотев как следует, мальчик пошел на поправку. Теперь он играл с другими детьми. Все были счастливы, что наконец-то оказались в Найроби. Ванджа испытывала к этому городу смешанные чувства: он напоминал ей и о позоре, и об избавлении. Затем она вспомнила свой последний позор, еще одно унижение накануне вечером, когда, побывав у Кимерии, она вернулась к Кареге и Нжугуне. Они вышли тогда из дома втроем, молча подошли к воротам и с изумлением обнаружили, что их товарищи исчезли. Но тут из темноты вынырнул какой' то человек и велел им следовать за ним. Загадка разрешилась следующим образом: Кимерия не лгал, когда сказал, что отправил двух своих людей проверить рассказ Кареги и Ванджи. Выслушав историю несчастных путников, слуги хозяина, отлично знавшие жестокость мистера Хокинса (он был известен им под этим именем), решили ничего не сообщать ему об этих людях — ведь как-то раз он целую неделю продержал под замком на одной воде человека лишь за то, что тот спросил дорогу. Один из слуг проводил илморогцев в рабочий квартал, другой вернулся и солгал хозяину. Там же, в рабочем квартале, и провели остаток ночи Ванджа, Карега и Нжугуна. Все это время Карега и Ванджа старались избегать друг друга. Даже Нжугуна ушел в себя и был печален.