— Здесь нигде нет хороших дорог.
— Может быть, когда-нибудь их замостят или даже покроют асфальтом.
Я вспомнил самолет, «лендровер» и группу инженеров, которые совсем недавно повбивали в землю у нас, в Илмороге, красные колышки. Международное шоссе через Илморог. До чего нелепая затея! Почему бы, спрашивал я себя, не построить местные, но удобные дороги вместо того, чтобы мечтать о международных магистралях? По крайней мере мои поездки в Руваини и обратно упростились бы, и домой я возвращался бы не таким усталым, и, возможно, избежал бы встречи с этим незнакомцем. Но тут вдруг меня охватила злость, и я стал рассуждать, как илморогский крестьянин: «они» никогда не построят дорогу — пока денежки рекой не хлынут. Я взорвался:
— Да, как же, как же, замостят… когда у гиен рога вырастут.
Я сам поразился своим словам. Ведь крестьяне и скотоводы Илморога многие годы борются с солнцем и землей, не полагаясь на мощеные дороги и надежный транспорт. Да, но молодежь уходит в города, предоставляя возиться с землей старикам, а старики не видят смысла в том, чтобы выращивать урожай для крупных рынков. Что касается кочевников, то они из года в год видят, как сперва поголовье скота растет и тут же из-за засухи и эпидемий уменьшается. Бог нас проклял, наверное, говорят они, двигаясь все дальше по равнине в поисках пастбищ. Я сравнил мысленно эту убогую дыру с нашими большими городами: небоскребы — с глиняными хибарами, крытыми соломой, международные аэропорты, гудронированные шоссе, казино — с тропинками для скота и сплетнями на закате. Наши прежние хозяева оставили нам весьма неравномерно обработанные земли: в центральной части было полно фруктовых деревьев и избыток воды, которая стекала сюда отовсюду, но чем дальше от центра, тем скуднее становились земли. Есть рассказ о карликах-гумба, которые жили задолго до «железного века» в Кении. Головы этих карликов были сверхъестественно большими и еле держались на шее. Когда гумба падал, гласит легенда, он не мог подняться без посторонней помощи.
Так же неожиданно, как в мою голову проникли эти мысли, столь чуждые всей моей жизни в Илмороге, я ощутил вдруг какую-то душевную тяжесть от присутствия этого молодого человека: какое мне дело, что у крестьян нет нормальной питьевой воды? Что у скотоводов припухшие веки, а скот гибнет от засухи? Какое мне дело, если все, кто способен работать, бегут в поисках золотого руна из Илморога в города, сложенные из металлических иллюзий и пустых надежд? Какое все это имеет ко мне отношение? Уж я-то никогда не был и не собираюсь быть стражем брата моего.