–Да, кто его знает! Сегодни все перепуталось. Нет ни порядка, ни уважения. Вон солдатики шастаются с оружием и пускают его в ход, надо и не надо. Давече, ночью приставили его к груди и кричат, подавай им немедленно состав. Чуть в расход не пустили. Всем все надо немедленно. А где его взять? Паровозов, вагонов не хватает. Все ломается, а ремонтировать кто будет? Да, нет тебе ни власти, ни порядка. Потому, господин хороший, я отвечу вам так. Обычно состав выезжает в 7 утра. Теперь он задерживается, как правило, на час или два. Ждите, скоро должен быть.
Поблагодарив его, я отошел от кассы и стал сбоку здания так, чтобы видеть всю картину железнодорожного перрона. У меня было еще достаточно времени, и я стал наблюдать за толпой.
Вскоре она перестала быть для меня безликой массой, распалась на отдельные картинки, те, в свою очередь, на отдельные элементы, и я стал различать и фиксировать отдельные лица людей, проходивших мимо меня или стоящих на перроне. Вон группа английских матросов в бескозырках с бомбончиками. Там − молоденькая медсестра с раненым солдатом, а вон рядовой в серой шинели − явно переодетый офицер, что видно по осанке и манере поведения. Так я переводил взгляд по мере своего интереса к изучаемым человеческим персонажам, пока не уперся в чей-то знакомый профиль. Автоматически сработали рефлексы, «вбиваемые» нам при обучении , и память стала выдавать наверх возможных фигурантов, которые имели схожее строение. Однако нужная фигура пока не высвечивалась. Чтобы как-то ускорить процесс опознания, я стал передвигаться чуть вбок, рассматривая внимательно заинтересовавших меня собеседников. Их было трое.
Один, одетый в штатское габардиновое пальто, походил на маклера средней руки, хотя был выряжен в стандартный наряд. Во время разговора у него бегали глаза, которые к тому же имели разную расцветку. Это уже настораживало само по себе, потому что являлось своеобразной меткой, которой наделялся человек, несущий в себе отрицательную энергию. Второй собеседник был достаточно высокого роста, чуть сутуловатый и одетый в солдатскую шинель. Космы грязных волос ниспадали с его головы. Глаза у него были злые и расположенные близко друг к другу. Казалось, что он смотрит в известную только ему одному точку. При этом он свирепо усмехался. Именно звериная свирепость была написана у него на лице. Даже бывалые фронтовики из-за этого выражения лица обходили стороной эту троицу, чем она и выделялась из общей массы присутствующих.
Наконец я нашел нужную мне точку обзора, и в моей голове как бы щелкнул контакт, найдя нужный ответ на поставленный вопрос. Из тысячи лиц всплыло одно лицо, которое соответствовало третьему собеседнику. Это был мой ночной визави, одетый все в ту же венгерку и кубанку. Он тем же характерным манером держал правую руку в кармане и щурил на собеседников свой единственный глаз. Однако его лицо как-то изменилось. Или я плохо разглядел его в темноте, или за это время с ним произошли какие-то трансформации. Чтобы выяснить это, я осторожно продолжил свое боковое движение, пока полностью не открылось его лицо. Я остановился пораженный. На его лице было два глаза. Причем один из них как бы светился изнутри, особенно, когда из-за туч стало выглядывать солнце. Присмотревшись более внимательно, я понял, что это был искусственный глаз, выполненный из какого-то материала, который словно излучал в пространство какую-то энергию. Вот почему собеседник, одетый в пальто, стрелял глазами в разные стороны, очевидно, боясь посмотреть прямо в глаза своему партнеру, чтобы не попасть под его воздействие. Вполне вероятно, что он не раз попадал под влияние этой энергии и не хотел повторения. Второй громила тупо смотрел в этот глаз, вероятно, уже находясь под его влиянием, и казалось, готов был выполнить любую команду одноглазого.