Народ, и в особенности нищие, которым покровительствовала царица, шли за гробом с громкими воплями: им казалось, что с ее погребением и они обречены на голодную смерть.
Узнав о смерти царицы, патриарх Никон сильно сокрушился душою, постился, молился и плакал, говоря:
– Быть беде, быть беде… Ждет нас еще много горестей…
Вскоре прибыл в Ферапонтов монастырь Родион Стрешнев с деньгами и просьбой царя поминать царицу.
Никон обиделся, денег не взял и сказал:
– Я и так молюсь за царицу и за ее детей…
Потом он, помолчав, продолжал:
– Быть еще большей беде… Будет еще и другая смерть… и смуты… гиль. Так поведай великому государю – судьбы Божии неисповедимы.
Когда двор заметил, что царица Марья Ильинична начала сильно хворать, многие из бояр поняли, что с ее смертью произойдет перемена в государственном управлении, а потому каждый из них начал группироваться у той личности, какая, по его мнению, должна была сделаться центром тяготения.
На примете у всех были Хитрово и Нащокин, но и эти старались на всякий случай залучить к себе побольше сподвижиков.
Дружба Хитрово, Стрешневаа и Алмаза сделалась еще сильнее.
– У меня был сегодня Матвеев, – начал он, – и жаловался на Нащокина. Боярин Афанасий стал-де теснить голландцев и во всем предпочтение отдает англичанам, – а голландцы нас снабжают и порохом, и пушками, и солдатами.
– Что же делать? – спросил Стрешнев.
– Да ничего. По-моему, так нужно Нащокина прогнать, а это возможно, коль вернуть Никона…
– Да ведь его на патриарший престол вновь не посадишь? – заметил Алмаз.
– Коли этого нельзя, так пущай здесь живет, на Москве, на покое, в монастыре, и это будет довольно, чтобы аль прогнать, аль обессилить Нащокина. Гляди, ведь он завладел всем, – вздохнул Хитрово; потом, подумав немного, он продолжал: – Крутенек святейший, да честен и бескорыстен…
– Да, гордый и непреклонный, – заметил Стрешнев.
– Такой-то и нужен теперь. Ведь быть беде, коли царица умрет да Нащокин женит царя, да еще на своей родственнице… Пропадем мы все, – разгорячился Хитрово.
– Оно-то так… но что делать? – вздохнул Стрешнев.
– А я так думаю: уж лучше Матвеев, чем Нащокин. Матвеев и умен, и покладист… Пущай он и отыщет тогда царю невесту. Ты бы, Хитрово, с ним побалагурил, – заметил Алмаз.
– Побалагурить-то можно, но чур между нами. Нащокин – точно чутье собачье у него: коли узнает, так он такие подвохи учинит, что взорвет нас на воздух. – И с этими словами Хитрово простился с друзьями и они разошлись.
В то же самое время Нащокин сидел в своем кабинете и думал думу: