На следующее утро птичка умерла. Лопнула. Чересчур большое количество поленты, попавшее в птичий желудочек, разбухло там и просто разорвало его. Гаральд и Феликс похоронили птичку. Гаральд постарался сделать из этого как можно более достойную церемонию и водрузил камень на ее могилку. Даже три дня спустя Феликс неожиданно начал рыдать, вспоминая об этом.
С тех пор они никогда больше не ели поленту.
За Ченниной начиналась усыпанная щебнем извилистая дорога, для которой, впрочем, джип был не так уж и нужен. Однако горный серпантин был настолько узким, что Кай несколько раз вынужден был сдавать назад, чтобы вписаться в поворот.
Наконец они добрались до Солаты. Деревня производила впечатление заброшенной и пришедшей в упадок, хотя, по всем признакам, люди здесь жили. Целая свора псов с диким лаем набросилась на машину, однако Кай поехал дальше, не обращая ни них внимания, хотя собаки и пытались ухватиться за колеса.
Через десять минут езды через оливковые и каштановые леса они добрались до развалин дома. Это было большое поместье в форме латинской буквы U, стоявшее на холме, откуда открывался прекрасный вид на широкую долину Вальдарно вплоть до Прато Маньо — горной цепи, отделяющей Умбрию от Тосканы.
Анна вышла из машины и с ужасом посмотрела по сторонам.
— Что это значит? — спросила она. — Зачем вы показываете мне огромную развалину, в которой хватило бы места и на шесть апартаментов, а мне понадобилось бы два миллиона евро, чтобы восстановить дом, не говоря уже о потерях времени и нервотрепке со строителями?
— Забудьте о руинах, — сказал Кай. — Мне хотелось бы, чтобы вы обратили внимание на это место. Оно вам нравится? Расположение? Вид? Расстояние до ближайшего населенного пункта?
Анна медленно обошла развалины, что было совсем непросто, из-за разросшихся кустов ежевики.
— Нет, — через некоторое время сказала она. — Вид на долину Вальдарно мне не нравится — слишком далеко. Слишком безлико. Проснувшись, я не увижу моего леса, моего холма, моей деревни, моей часовни — мест, которые мне знакомы. Собственно, не увижу ничего. Местность без названия. Дома и улицы так далеко, что я их просто не различаю. Я теряюсь в этом пейзаже. Может, ночью долина и сияет огнями, и цивилизация кажется такой близкой, но это только будет усиливать мое одиночество, словно я смотрю на темный лес без единого огонька.
Она крутнулась на месте, раскинула руки и засмеялась.
— Я стою наверху и демонстрирую себя всему миру. Каждый может наблюдать за мной. С дороги будет видно, ем я или лежу в шезлонге, в доме я или работаю в саду — здесь я буду на виду еще больше, чем в городе. Мне пришлось бы посадить деревья и вырастить живую изгородь, чтобы защитить себя. И повесить гардины на окна. А я этого не хочу.