И тут он вспомнил, что где-то слышал: нужно говорить с преступником. Тогда они лучше узнают друг друга, и тот не сможет сделать ему больно.
— Раздевайся, — приказал Альфред, продолжая обыскивать шкаф и полку. Ему срочно требовалось спиртное. Все равно какое. Ему нужно было оглушить себя, успокоиться, потому что напряжение уже было свыше всяких сил. У него было много времени, и он хотел полностью насладиться им. Если он не найдет ничего выпить, то кайф закончится через полчаса.
— Вы даже не спросили, как меня зовут. — Беньямин пытался говорить спокойно, но его голос дрожал и срывался.
— А я и знать этого не хочу, — сказал Альфред. Наконец-то! В самом дальнем углу на полке, среди консервных банок с овощами, помидорами и старыми банками с побегами спаржи он нашел бутылку вишневого ликера, в которой, однако, оставалось не больше четверти содержимого. Альфред налил ликер в стакан для воды и начал пить. Медленно, не отрываясь.
— Меня зовут Беньямин Вагнер, — сказал Беньямин. — Мне одиннадцать лет, я хожу в пятый класс и живу на улице Везерштрассе, двадцать пять. У меня есть хобби…
Альфред высунулся из-за стойки бара и заорал:
— Ты что, глухой? Я тебе сказал, что ничего не хочу знать! Не хочу знать твоего сраного имени! И не хочу знать, сколько тебе лет, в какую школу ты ходишь, и толстые у тебя родители или худые, богатые или бедные, или бог знает какие! Это неважно! Это к делу не относится! И если ты не заткнешься, то я об этом сам позабочусь, понял?
Беньямин испуганно кивнул. Этот человек никогда не будет ему другом.
— Раздевайся, ты, маленькая жаба! Давай шевелись!
Беньямин медленно снял пуловер. В домике была не теплее, чем на улице. Окно, через которое залез мужчина, было еще открыто. Как бы заставить этого человека хоть на секунду выйти из дома? Тогда можно было бы выскочить в окно и убежать! Но ему ничего не приходило в голову. В книжках дети тоже попадали в безвыходные ситуации, но им каким-то образом удавалось удрать. В последний момент у них всегда появлялась сумасшедшая спасительная идея.
— Ты скоро? — спросил Альфред.
Беньямин медленно стянул джинсы, затем носки. И тут же покрылся гусиной кожей.
— Дальше! — приказал Альфред. Он сидел перед кроватью, пил и не отрывал взгляда от Беньямина. Кухонные полотенца и разорванная на полосы скатерть лежали наготове, под рукой.
Беньямин попытался не думать о том, что делает и что здесь происходит. Мысленно он был с родителями. Со своей прекрасной, но ужасно больной мамой, которая так прекрасно умела утешать, если у него что-то болело. У которой были длинные светлые волосы и нежная кожа. Которая умела готовить самый лучший на свете мясной рулет с самым вкусным коричневым соусом и которая иногда шептала ему на ушко: «Я люблю тебя, маленький». И он думал о папе, который уже сто раз ремонтировал ему велосипед и на днях рождения так прекрасно умел изображать других людей, который любил слушать кантри и каждую зиму ходил с ним на Инсуланер кататься на санках.