Двадцать третьего июня в пятнадцать тридцать двое сотрудников уголовной полиции и Марайке Косвиг стояли перед дверью семьи Хайнрих. Марайке, вообще-то, должна была быть дома и спать, потому что всю неделю дежурила по ночам, но этот случай настолько заинтересовал ее, что она решила пойти с коллегами. Она уже подумывала, не стоит ли, не откладывая дело в долгий ящик, перейти на работу в уголовную полицию.
— Уголовная полиция Геттингена, — сказал Вайланд, старший из двух сотрудников. — Ваш сын дома?
Эдит молча кивнула и наморщила лоб. У нее был такой вид, словно она ожидала, что через пять минут ее казнят.
— Это хорошо, — сказал Вайланд. — Нам нужно задать ему пару вопросов, а вы должны присутствовать при этом, поскольку он несовершеннолетний.
Эдит снова кивнула и широко открыла дверь в знак того, что трое полицейских могут войти. Через несколько минут они сидели в кухне напротив друг друга. От волнения у Альфреда горело лицо, и он ничего не мог с этим поделать.
— Где ты был позавчера ночью, приблизительно между десятью и одиннадцатью часами?
— Дома. А где мне еще быть? Я живу здесь. — Альфред пытался говорить нахальным и независимым тоном, что, однако, не очень понравилось полицейским.
— Бывает, что подростки вечерами иногда выходят из дому. К примеру, к друзьям, в пивную или на дискотеку…
Альфред покачал головой:
— Я был здесь.
— И что ты делал весь вечер? — спросил Вайланд.
— Учил слова для этой дерьмовой школы. Английский. У нас вчера была письменная работа.
— Ну и?.. Как написал? — приветливо спросила Марайке.
— Хреново. Завалил на сто процентов.
— Значил, учил не очень старательно, — сухо заметил Вайланд.
— Как же. Просто попалось другое. Не то, что я знал.
Вайланд кивнул с видом, который, казалось, говорил: «Не верю я ни единому твоему слову», и повернулся к матери Альфреда.
— Вы можете подтвердить, что ваш сын вечером двадцать первого июня все время был дома?
Эдит помедлила и потерла лоб, словно ей нужно было хорошо подумать.
— Я не знаю. Может, был, а может, и нет. Он уходит, когда хочет, приходит, когда хочет, и делает, что хочет. Я за этим не слежу. Он достаточно взрослый. Если бы я контролировала его с утра до вечера, то потратила бы на это всю жизнь. А у меня, слава богу, хватает и других дел.
«Мама, — подумал Альфред, — Господи, мама, неужели ты хоть раз в жизни не поможешь мне? Один-единственный раз? Неужели тебе настолько все равно, что они сейчас со мной сделают?»
— Я бы хотел поговорить с вашим мужем, — сказал Вайланд, обращаясь к Эдит.
— Он умер. Как только родился Альфред. — В ее голосе звучала горечь.