Альфред подскочил, потому что услышал в каменном карьере голоса. Он осторожно отложил книгу в сторону и схватился за бутылку рома, чтобы в случае необходимости нанести ею удар. Мышцы его напряглись. Он затаил дыхание.
Через щель в дощатой стене он увидел ссорящуюся пару. «Пошли вон! — подумал он. — Убирайтесь!» Он не слышал, что они говорили и о чем спорили. Он затаил дыхание и не спускал с них глаз. Они настолько мешали ему, что у него начала болеть голова и затуманилось в глазах. Если бы у него было ружье, он бы выстрелил в них. Он знал это. «Убирайтесь вон, — снова и снова мысленно приказывал он, — пока я не распахнул дверь этого проклятого вагончика и ничего не сотворил!»
В конце концов, без устали жестикулируя и перекрикивая друг друга, парочка удалилась. Когда они исчезли из поля зрения Альфреда, он еще несколько минут напряженно прислушивался, а когда уже ничего не было слышно, вышел наружу, чтобы убедиться, что они действительно ушли. После помочился в песок и снова исчез в вагончике.
На кровати лежало шерстяное одеяло, от которого так разило горечью и затхлостью, словно его не стирали несколько лет. Но Альфреду это не мешало. Это было не то одеяло, на котором лежал Даниэль. В этом он был уверен. То, наверное, забрали на экспертизу. Это его позабавило, и к нему вернулось хорошее настроение.
Он улегся на кровать, завернулся в одеяло и подоткнул его под себя так хорошо, как только смог. И снова ему в голову пришли слова Достоевского: «Обыкновенные должны жить в послушании и не переступать закона, потому что они — обыкновенные люди. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные».
«Все, что есть во мне, — необыкновенно», — подумал Альфред и уснул со спокойной совестью.
Берлин, январь 1987 года
Марианна Вагнер знала, что после завтрака в семь утра ей нужно проглотить две белые таблетки, а после обеда в двенадцать часов следует растворить большую розовую пастилку в воде и выпить весь стакан, хотя на вкус вода становилась противной. К кофе в четыре часа пополудни ей давали три золотистые прозрачные капсулы, которые она долго сжимала в кулаке и вертела в руках, настолько они хорошо выглядели и на ощупь были не менее приятными. Каждый раз она с жалостью запивала их глотком теплого чая из шиповника без сахара. Иногда после прозрачных капсул ее приходил проведывать Петер. Около пяти вечера. Если еще мог держаться на ногах и хоть чуть-чуть передвигаться. Петер стал потерянным человеком. Он утверждал, что у него отпуск, но Марианна знала, что он врет. Со времени смерти Беньямина прошло уже почти два месяца, а он все еще сидел дома и пил. Он никогда больше не пойдет на работу. Никогда. В этом она была глубоко убеждена.