Официант принес заказ. Овощную лазанью для Беттины и перченый бифштекс под сливочным соусом для Марайке.
— Приятного аппетита, ангел мой, — сказала Марайке, и тут зазвонил ее мобильный телефон.
— Нет, — простонала Беттина, — только не сейчас! Только не в сегодняшний вечер!
Марайке пожала плечами и выслушала то, что сообщил ей коллега.
— Я должна ехать на остров Силт, — заявила она, закончив разговор. — Наш детоубийца снова нанес удар. Убит маленький беленький мальчик. Его нашли два часа назад в дюнах.
— А это точно…
— Точно, — оборвала ее Марайке на полуслове. — Это он. Он опять добыл свой трофей. Извини, Беттина, и не злись.
Мальчика звали Флориан Хартвиг, и он сидел посреди построенной из песка крепости на построенном из песка кресле за построенным из песка столом. Стол украшали многочисленные песчаные пирожки в форме улитки, рыбки, черепахи и кошки.
Флориан был мертв всего лишь несколько часов, когда его нашел в песчаной крепости какой-то любитель утреннего бега. Когда специфические особенности и подробности с места преступления и результаты вскрытия были введены в компьютер, то сразу же обнаружилась связь со смертью Даниэля Долля и Беньямина Вагнера, потому что у последней жертвы, такого же маленького, хрупкого и светленького мальчика, как Даниэль и Беньямин, тоже отсутствовал правый верхний глазной зуб. Он был вырван щипцами уже после смерти.
Под руководством Марайке Косвиг и Карстена Швирса снова была сформирована особая следственная комиссия. У Марайке появилось ощущение, что убийца начинает ставить условия, как ей строить свою жизнь, и это приводило ее в бешенство.
В состав комиссии вошли сорок полицейских, и среди них несколько психологов, которые пытались составить так называемый «профиль преступника» и определить, что происходило в голове убийцы и побуждало его к действию.
Пока жертва находилась во власти убийцы, молила о пощаде, пыталась быть послушной и выполняла все его желания, он наслаждался абсолютным контролем над маленьким мальчиком. От него не ускользало ни малейшее движение, ни один звук, ни один жест, ни одно выражение лица, и все моментально поощрялось или же каралось им. Он определял длительность и продолжительность мучений и страха, он диктовал условия игры. И всегда давал чуточку надежды, перспективу возможного выигрыша в этой игре, чтобы ребенок не сдался раньше времени и не отказался в ней участвовать. Он нагнетал ситуацию до предела, пока не доводил свое могущество до переживания в форме изнасилования и убийства. Власть — вот что возбуждало его, а не сам акт изнасилования. Этот момент всемогущества на какое-то время стирал все пережитые им самим унижения и наполнял его чувством глубочайшего удовлетворения. И ему таким образом удавалось, по крайней мере на какое-то время, залатать все прорехи в самосознании.