Так промелькнули дни, недели, прошел целый месяц.
Граф и графиня Нейгоф вернулись в Петербург.
– Однако Настя выказала вкус! – сказала вскоре после приезда графиня, любуясь новой, изящно обставленной квартирой.
– Тебе нравится? – спросил Михаил Андреевич.
– Ну не совсем. Я, конечно, все это переделаю по-своему, но пока все-таки недурно.
Настя сияла, слушая похвалы своей госпожи.
– Да я уж, ваше сиятельство, старалась, как могла, – рассыпалась она.
– Спасибо, Настя! – ответила Софья. – Скажи, никто нас не спрашивал?
– Никто, ваше сиятельство.
– За все время, пока нас не было?
– Так точно… Станислав Федорович, господин Куделинский, были, но только один раз.
– Ах, этот Куделинский! – с досадой протянула Софья, заметив, что муж сморщился при упоминании этой фамилии. – Настя, окажите мне услугу!
– Прикажите, ваше сиятел…
– Не называйте меня сиятельством… Это так чопорно для тихой семейной обстановки… Так вот моя просьба: говорите всегда, когда только можно, этому господину Куделинскому, что ни меня, ни графа нет дома… Да, Миша? Ты не имеешь ничего против?
– Радость моя! – воскликнул Нейгоф. – Зачем ты спрашиваешь меня об этом?
Софья обворожительно улыбнулась.
– Разве вы – не повелитель мой!
– Повелитель, повелитель! – забывая о присутствии Насти, горячо заговорил Нейгоф. – Ты повелеваешь всем, ты – владычица, светлая, чистая, вечно сияющая!
Он опустился перед женой на колени и припал губами к ее руке.
– Ах ты, поэт мой!! – засмеялась Софья. – Настя, уйдите, нам с графом нужно поговорить, – обратилась она к горничной и, когда та вышла, продолжала: – Всегда в мечтах, всегда в грезах…
– Мечты, грезы так сладки, так восхитительны!..
– Но все-таки действительность к нам ближе… Встань, Миша, сядь, милый! Поговорим серьезно.
Нейгоф поднялся с колен и сел на скамеечку у ног Софьи.
– Говори серьезно, дорогая, – произнес он.
– Новое место – новые песни! – засмеялась Софья. – Я, Михаил, честолюбива!
– Вот как? – удивился тот. – Не верю. Откуда оно взялось? Ты в этот наш медовый месяц никаких подобных наклонностей не проявляла.
– Мало ли что! Зато проявлю теперь!
– Но в чем это твое честолюбие? Чего ты желаешь?
– Многого, Михаил, очень многого! Видишь ли, я хочу, чтобы навсегда исчезло твое прошлое… Ты понимаешь, о каком прошлом я говорю? Ты должен заставить общество позабыть о несчастной полосе твоей жизни. Мы богаты настолько, что тебе нет надобности трудиться ради куска хлеба, но ты должен трудиться, чтобы ярким светом засияло твое имя среди тебе подобных… Миша, милый, сделай это для меня… для… для… нашего будущего… ребенка…