– Неужели непременно должен? – спросила Софья.
Куделинский подозрительно взглянул на нее и спросил:
– А тебе что же, хотелось бы, чтобы он не умирал?
– Хотелось бы! – призналась графиня.
– Почему? Или вы, моя достойная подруга, – ха-ха ха! – нервно захохотал Станислав, – успели влюбиться в этого слюнтяя, плаксу, графа с каких-то огородов?.. Влюбилась?
– Нет, не влюбилась, – спокойно ответила молодая женщина, – но откровенно скажу – мне его очень жаль.
– Тебе? Жаль?
– Да. Сядем – поговорим. – Она указала Куделинскому на кресло.
– Зачем здесь? – пробормотал Станислав. – Лучше перейдем в гостиную или спальню.
– Нет. Здесь нас никто не подслушает. Садись! – почти приказала Куделинскому Софья.
Станислав Федорович сел.
– Мне жаль Нейгофа, – продолжала графиня.
– Жалость у вас, женщин, – пробурчал Станислав, – первая стадия любви.
– Может быть. Но не в этом дело. Я думала, что удастся обойтись без этой смерти. Знаешь, Нейгоф был расхлябанным человеком – как бывает расхлябанное пианино. Каждый удар по нему вызывает только стоны, а не мелодию, но сам инструмент дорогой и нежный. Вот тебе весь Нейгоф. Он был добрый, хороший, чуткий человек. Он, Станислав, любил меня, и притом не так, как любишь ты. Что ты? Что твоя любовь? Ты – тот же Козодоев. Я для тебя – средство к достижению богатства, и только.
– Благодарю! – процедил сквозь зубы Куделинский.
– Не за что! Ты не сердись! Когда-нибудь нужно же высказаться и определить взаимоотношения. Я продолжаю. Любовь Нейгофа тронула меня: она была бескорыстна и чиста. Это была даже не любовь, а обожание. Этот несчастный жил мною, и мне было стыдно обманывать его.
– Понимаю! – перебил ее Куделинский. – Это значит, что, когда нам путь к нейгофским миллионам расчищен, все препятствия устранены, мы желаем воспользоваться всем сами, а тем, кто поработал на нас, быть может, бросим косточку, а может, и нет?
– Фи, Станислав! – поморщилась Софья.
– Нет, этому не бывать!.. Вы правы: я, пожалуй, тот же Козодоев и своего из рук выпускать не желаю. Да-с, не желаю! Козодоев решил выдать вас замуж за отвратительного босяка, к которому должны перейти по наследству миллионы, потому что через вас он делался полным хозяином этих миллионов. Козодоева нет…
– Вы убили его! – оборвала Куделинского Софья.
– Квель убил его! – выкрикнул Станислав.
– А ты убил Квеля! – отчеканила Софья.
– Откуда ты это знаешь? – воскликнул Станислав.
– Мне сказал Марич.
– Лжешь! Марич не мог это знать, он ничего не видел.
– Но ты сейчас сознался сам.
– Ну да, сознался, черт возьми, сознался! – крикнул в исступлении Куделинский. – Я сбросил Квеля под поезд, когда он сбрасывал туда же сыщика Кобылкина.