– Ах, я так изверилась, я ничему не верю… Больно, мне больно…
– Позвольте, но нельзя так не верить очевидности! Человек благополучно скрылся, очутившись на дружественной территории, а сейчас, вероятно, мчится по родной земле.
– Мчится… А помните, как мы с вами тогда «мчались» в штаб дивизии?..
– Ну, хорошо, а если бы Дмитрий Владимирович приехал?.. И вы его увидите собственными глазами, тогда поверили бы?
– Странный вы… Что с вами? Глаза, блестят… Чем взволнованы?..
– А тем, что Дмитрий Владимирович здесь! Здесь, внизу, ждет!..
– Что вы говорите? Этого не может быть…
– Говорю то, что есть на самом деле… Но вы за последнее время так разнервничались! Я боялся вам показать его вдруг, внезапно…
– Где же он, где? – бросилась она к дверям.
«Ассириец» незаметно исчез – теперь он здесь лишний, совсем лишний.
Быстро, быстро бегущие шаги… Сильным объятием подхватил Загорский слабеющую Веру.
– Ты, Дима, ты? – только и могла вскрикнуть, чувствуя, что темнеет в глазах, подкашиваются ноги…
И бессознательно проводила руками по его лицу, словно не веря, как слепая, которая хочет убедиться, действительно ли это перед нею черты любимого, дорого человека…
Третий эскадрон второго кирасирского полка Марии-Луизы вместе с полусотнею велосипедистов и полуротою гренадеров занял баронское имение Лаприкен. Шписс, точно близких родных, встретил желанных гостей…
Кирасиры, как на параде, щеголяли в своих тяжелых медных касках, в тяжелых сапогах с раструбами и варварскими звездчатыми шпорами.
Высокий белобрысый лейтенант фон Гольстейн, подобно большинству германских лейтенантов, был любителем прекрасного пола, находя, что женщины – женщинами, а война – войною. Одно другому не помеха.
Он обратил свое благосклонное внимание на Труду. Но сначала посоветовался с управляющим:
– Как вы думаете, господин Шписс?
– Как я думаю, господин лейтенант? Если хотите знать мое мнение, самое лучшее – оставьте ее в покое!
– Это почему? – обиделся фон Гольстейн, заносчиво вооружая глаз моноклем.
– Потому… – «Потому, что у нее здоровенные кулаки», – хотел ответить Шписс, но, удержавшись, сказал: – Потому, что это черт, а не девка! И, вообще, эти латышские бабы, как и мужчины, удивительные русские патриотки!
– Но это же совсем глупо, совсем! – пожал плечами белобрысый лейтенант. – Мы же несем им культуру, и они должны встречать нас с распростертыми объятиями!..
– Я того же мнения, но попробуйте вразумить латышей! Ведь это же скоты, упрямое быдло…
С ненавистью, плотно сжав губы, не поднимая глаз, служила Труда в обед и в завтрак господам офицерам в баронской столовой. И столько было гордости и презрения в этой монументальной девушке, что никто из офицеров, даже подвыпивших, не осмеливался ущипнуть ее или облапить…