И слышит он сквозь чуткую дремоту:
– Господин капитан, швабы плывут в Белград. Капитан вскочил, словно выброшенный пружиной.
Единственным вопросом его было:
– Сколько?
– На глез (глаз) еден пук (один полк).
Милорад Курандич, схватив винтовку и набив все карманы обоймами, в мгновение ока вылетел из каземата. Начал собирать своих людей.
Всех вместе с «финансами» (пограничной стражей) было девяносто человек.
Половину Курандич послал в окопы на самом гребне Калемегда, другой половине велел залечь на крепостных валах.
Капитан выстрелом из винтовки подает сигнал к огню по всей линии.
В эту ночь еще не было в крепости ни пулеметов, ни орудий.
Все ближе и ближе и так зловеще надвигается вражья флотилия. Высунувшись из окопа, наблюдает ее Курандич. Этот Драголюб прав. В общем, судя по «утрамбованной» массе кишащих на баркасах австрийских солдат, пожалуй, наберется и полк.
Ждут, мучительно ждут сербы сигнала, и кажется им, что уже пора начинать, что еще минута, и будет поздно, шваб подплывет к самому берегу. Каждый войник полон дьявольского искушения нажать спуск…
Но Курандич знал, что делает. Бить, надо бить наверняка, чтобы каждая сербская пуля угодила в это человеческое месиво.
Широкогрудые баркасы – шагов на семьсот от берега.
Сухо щелкнул выстрел и далеко пошел над водой перекликами.
Трескотня по всему фронту. Австрийцы очутились в беспомощном положении. Сами на виду, мишень, лучше не выдумаешь, а сербы великолепно укрыты, и лишь вспыхивающие коротенькие молнии обозначают линию цепи. Кроме того, ответный огонь австрийцев не мог быть мало-мальски действительным еще и потому, что стрелять удавалось немногим, самым крайним, у бортов, вся же остальная масса так кучно теснила друг друга, руки не подымешь, не говоря уже о винтовке.
Курандич, зная, что каждый человек на счету, сам так усердно поддерживал огонь, что распалил до горяча ствол винтовки. Он расстрелял все свои обоймы, и очутившийся рядом с ним Драголюб протягивал ему новые.
Бешеные крики и стоны неслись оттуда, с неприятельских баркасов. Неслись вместе с беспорядочной, жиденькой, ответной пальбой. А залпы сербов становились все ожесточеннее, компактнее, гуще, сливаясь в один сплошной треск.
Проснувшиеся жители, позабыв всякий страх, высыпали на берег. Они видели весь этот бой, видели, как падают убитые и раненые австрийцы в Дунай и плывут, уносимые течением…
А Курандич горел одной мыслью – хватит ли у австрийцев отваги и нервов высадиться под огнем? Если хватит, они сметут в рукопашном ударе горсточку защитников Белграда.
Но австрийцы, устрашенные потерями, охваченные паникой, повернули назад, провожаемые губительными сербскими залпами.