Музыковед умолк, окунаясь в нахлынувшие волны воспоминаний.
– И что было дальше? – не выдержал Герман.
Кирилл вздрогнул, выплывая из далекого детства.
– А дальше папа женился на ней, и она стала моей мачехой, – почесал он щеку.
– Логично, – отпив из своей чашки, улыбнулся Герман.
– Я, конечно, потом много в кого влюблялся, но первое впечатление о няне навсегда осталось со мной.
По остекленевшим глазам можно было предположить, что Кирилл снова нырнул в океан воспоминаний.
– Теперь вы, – обратился я к Герману.
Тот поставил чашку на поднос, в очередной раз посмотрел на свои золотые часы и сказал:
– На самом деле я не очень-то и верю в любовь.
– Почему? – удивился Кирилл. – Вы никогда не любили?
– Было дело. В седьмом классе я влюбился в одноклассницу. Думал, что и она меня любит. Ночами грезил о ней. Провожал до дома. Дарил шоколадки, конфеты, цветы…
– Да вы романтик! – поднялась и опустилась тонкая полоска усов.
– Вполне мог бы им стать, но однажды я увидел её гуляющей с парнем из девятого класса. Позже я потребовал у неё объяснений, а она в ответ: «Успокойся Герман, мы же друзья».
– Да, – кивнул музыковед, – самое обидное, что может сделать женщина с мужчиной, который дышит ею, – это назвать его другом.
В гостиной на минуту стало тихо.
– И чем все закончилось? – нарушил я минуту молчания.
– А ничем. Я дал слово, что больше никогда не позволю себе любить. Добивался, чтобы девушки влюблялись в меня до потери пульса, после чего разбивал им сердца. И делал это до тех пор, пока не женился.
– Какой же вы жестокий, однако! – порицательно покачал головой Кирилл.
– Значит, все-таки полюбили, раз женились? – предположил я.
– Нет, – мотнул головой Герман, – жену я просто уважаю.
– Такую жену не грех и полюбить, – сказал Кирилл и принялся чесать щеку. – Только поймите правильно. Это комплимент.
– Да, конечно, все нормально, – голубые глаза Германа отклеились от музыковеда и приклеились ко мне, – теперь ваш черед, Всеволод.
– Вы будете удивлены, – начал я, поставив свою чашку на поднос, – когда-то я был еще тем донжуаном. Не пропускал ни одной юбки.
– Правда? – искренне удивился Кирилл.
– По вашим картинам и не скажешь. Ведь основная тема вашей живописи это воспевание благородства и моральных ценностей, – сказал Герман. – Еще чаю?
– Нет, спасибо. Так было не всегда. В восемнадцать лет я осознал, что в этом мире у меня есть только два способа получать удовольствие от жизни. Первый – когда я пишу картины. Второй – когда занимаюсь любовью с женщинами. Причем второму я отдавал большее предпочтение. А свой художественный талант использовал исключительно в целях заработка. Писал портреты для прохожих. Участвовал только в тех конкурсах, где победителей ждал денежный приз. Весной, когда мне исполнилось двадцать семь лет, в одной из галерей мои работы понравились дряхлому старику с длинной белоснежной бородой. Он изъявил желание познакомиться со мной. Его серые глаза были наполнены теплом и добротой. Я даже подумал, что он похож на волшебника из сказок…