— Нет, Витя, не потому. Твое-то недоумение я как раз могу рассеять. После разговора с Лизаветой я немного представляю себе характер Ирен. Она предпочитала принимать решения сама. Не любила взваливать свои проблемы на чужие плечи и вообще старалась о них помалкивать. И еще мне кажется, что если бы она решила сдать убийцу, то сначала поставила бы его в известность. Такой уж строгий у нее был кодекс чести. Так вот, убийца-то имел возможность узнать ее получше, чем я. А потому относительно спокойно мог отпустить ее в четверг и ждать благоприятного случая.
— Тогда что тебя не устраивает в моей версии?
— М-м… даже не знаю, с чего начать. Ну, во-первых, способ убийства. Он не просто другой, а принципиально другой. Ты Грофа читал? Про перинатальные матрицы слышал?
— Ты, давай не выражайся, — обиделся Виктор. — По-русски говори.
— По-русски слишком долго будет. В общем, могу дать ссылку на литературу, но лучше поверь мне на слово: если человек выбрал для первой своей жертвы быструю, бескровную и относительно легкую смерть, то очень сомнительно, что вторую он будет размазывать по асфальту. Ирен курила. Что мешало ему предложить и ей отравленную сигаретку, как Козловскому?
— Откуда мне знать? Может, у него сигареты кончились. Может, она свои предпочитала. Может, видела, как он Козловского угощал.
— Ну, как Козловский закуривал, она не видела. А стало быть, не знала, как именно его к праотцам отправили.
— Почему ты так думаешь?
— Фу, Витя, ты меня разочаровал! Цианид действует мгновенно. Затянись Козловский на глазах Ирен, она бы узрела его агонию, а по твоей собственной версии, про убийство ей ничего не было известно аж до самого свидания двух голубков под злополучной лестницей. А касательно других твоих возражений — да, я допускаю, что убийце почему-либо не удался трюк с сигаретой. Но не верю, что он после осечки решился на такой вандализм. Разве что совсем спятил от страха, но и то сомнительно.
— Ну ладно, а кроме способа убийства что тебя мучает?
— Да, в общем, ничего. Просто там такие сочные подозреваемые имеются. — Халецкий смачно поцеловал кончики пальцев. — Видишь ли, жизнь Ирен — кстати, это имя она себе сама выбрала, мама-то ее Таисьей назвала — была покруче иного романа. Не в смысле криминала — в смысле драмы. Но в двух словах ее не перескажешь, а ты домой торопишься, так что на эту тему давай завтра покалякаем. Короче, виделся я сегодня с ее дочуркой и бывшей свекровью. Это такие экземпляры, скажу я тебе! С удовольствием бы их препарировал, одного любопытства ради. Ну, и чтобы кайф им малость обломать. Ты бы слышал, с каким злобным наслаждением они поливали покойную грязью! Да и с сожителем Ирен не все ясно. Нет, ты не подумай, ладили-то они душа в душу, все соседи в один голос так говорят, не скрывая, между прочим, зависти. И Лизавете он очень симпатичен. А известие о смерти подруги едва в гроб парня не вогнало, посинел, говорят, весь, еле «скорая» откачала. По слухам, в сороковой он лежит, в кардиологии. Я его пока не беспокоил, пусть маленько оклемается.