– Проклятье! Эка невидаль – чужеземцы! – прорычал я. – Я сам в душе чужеземец!.. Ладно, раз уж так вышло… Где они?
Острый Топор показал рукой, и я обернулся.
Из леса выходила внушительная процессия. Десяток контуперов с копьями наперевес конвоировали четверых пленников. Руки были связаны только у одного из них, гордо вышагивающего впереди. Остальные трое плелись вместе. Здоровенный детина и плюгавый носатый тип тащили под мышки толстяка, явно неспособного передвигаться самостоятельно. Впрочем, толстяк был в сознании, пытался переставлять ноги, хотя это у него и не очень получалось. Он поднял голову, что-то сказал идущему впереди пленнику, и тут я его узнал.
– Блин, так это же Бьорн Толстый! – заорал я, бросаясь к пленникам. – Бьорн, старина, какими судьбами? Узнаешь меня?
– А, новенький… – сказал Бьорн. – Как же, помню. Фляга с тобой?
Глава 6
Бьорн Толстый. Давай я тебя нарисую
Мне приснилось много всякой чепухи.
Сначала я возлежал среди пасторального пейзажа в компании обнаженных дикарок, на которых обратил внимание, когда плелся по контуперской деревне, и которые в моем сне по совместительству оказались пастушками. Перегнувшись через одну из них, я потянулся к столику с фруктами за виноградом и увидел разъяренную Елену. Та стояла на фоне грозовой тучи, уперев руки в бока – верный признак надвигающегося скандала.
Скандал разразился на кухне Ленкиной небесной виллы – видимо, чтобы любимая, доказывая свою правоту, могла привычно бить тарелки. Свинство: даже мой сон считал должным оказывать ей, а не мне, мелкие знаки внимания… Я, конечно, попытался объяснить, что она сама во всем виновата, а ее кокетство с десятком поклонников – куда хуже моего ни к чему не обязывающего отдыха с пастушками, для того и предназначенными…
Куда там, объяснил один такой. Выяснилось, что я мерзкий алкаш, похотливый ходок и трусливый предатель. И что между нами, ничтожество, теперь все кончено! Что она не знает, что со мной сделает. И что она без меня не может.
Тут самое время было начаться не менее бурной, но куда более приятной сцене примирения… однако, по закону подлости, сцена примирения мне не приснилась.
Приснились же мне пыточные застенки Черных Ям, такие, какими знал их по рассказам Джема. Я был распят цепями на стене, и меня мучили два демона – один, как две капли воды похожий на Тора Ефрея, только синий, читал мне пламенную лекцию о пользе добродетели. «На Небо с чистой совестью! – говорил он. – Трезвость – норма жизни! Дисциплина – дело чести, дело славы, дело доблести и геройства! Враждебным выходкам – решительный отпор! Ужин – отдай врагу!»