– Пришли, – долетел до меня голос царевича.
Я вышла из-за спины Константина и оказалась прямо перед елью, возле которой высился хрустальный терем. Внутри него, на площадке среди кадок сидела маленькая рыжая белка и грызла орешки, отделяя драгоценные ядра от золотых скорлупок. Происходило это под веселую песенку, от которой народ то и дело начинал приплясывать.
– Интересная магия, – тихо произнесла я, не отрывая взгляда от кадки с орехами: сколько бы белочка ни брала оттуда, содержимое нисколько не уменьшалось. – Как думаешь, какое заклинание использовал создатель этих орешков?
– Либо пространственное, либо заклинание раздвоения предметов.
– Я тоже о них подумала, но в первом случае любопытно, откуда она берет эти орешки в таком количестве, а во втором – почему при множественном раздвоении изначального предмета последующие не утратили своих свойств?
– Волшебство, – хмыкнул Константин, целуя меня в макушку и крепко обнимая.
Не знаю, сколько мы так простояли, но в какой-то момент нас отвлекла яркая вспышка, следом за которой раздался раскатистый гром. Он прозвучал неожиданно и довольно близко, заставляя меня вздрогнуть и прижаться к царевичу. После грома мир озарила новая вспышка, а затем еще одна и еще. Магическая гроза подкралась неожиданно, застав врасплох окружающих.
– Кость, гроза…
– Не бойся. Над городом стоит щит, который поглощает магические импульсы и не дает навредить людям. Максимум, что нам грозит – намокнуть под дождем.
– И все же я бы предпочла не рисковать. Вернемся домой?
– Как скажешь.
Только как бы мы ни спешили, гроза оказалась гораздо проворнее. Она застала нас на полпути, сначала обдав порывами холодного воздуха с горьким привкусом моря, а затем крупными каплями дождя. Они стучали по крышам, по быстро закрывающимся окнам, по оставленным ведрам. Очередные вспышки молний, и раскаты сменились шелестом дождя, который накрыл нас сплошной стеной.
Весь мир пропал, отгородившись размытой серой пеленой, единственной защитой от которой оказался камзол царевича, накинутый на меня. Мне одной прятаться под камзолом не хотелось, поэтому я растянула промокшую ткань на двоих.
Повернувшись ко мне лицом, Константин медленно перевел взгляд с глаз на губы, а затем обратно, пытаясь что-то рассмотреть в вишневой глубине. Что именно, я, увы, не знала. Мой порыв был спонтанным и не имел никакого объяснения.
По крайней мере, для меня. Кощей же разглядел в этом жесте нечто иное, более глубокое. Взгляд его говорил больше любых слов, и от него мне сделалось страшно. Потому что в самом центре моего холодного сердца неожиданно появился отголосок. Эхо чувств, которые когда-то назывались симпатией. Хотя нет… Эта эмоция имела совершенно другой вкус.