— Будимир, — позвал Жихарь. — Выручи еще разок, погляди, не водится ли там кто лихой. Ты ведь горазд нечисть гонять! А мы тебе червячков накопаем.
Накопать, правда, не успели — петух вылетел из–под моста, заходясь в крике.
Побратимы взялись за дубинки.
— Побереги коней! — крикнул Жихарь цыгану.
С одной стороны из–под моста вперевалку вышел гусь, с другой свинья. Казалось бы, чего жаловаться: вот идут завтрак, обед и ужин. Только вот свинья была с доброго быка, да и гусь мало в чем ей уступал.
— Вот почему — Мост Двух Товарищей… — прошептал Жихарь.
— Почему, сэр брат?
— Потом объясню, как живы останемся. Бей ты лапчатого, а я с кабаном разберусь. Берегись только, видишь, у него полон клюв зубов!
Гусь вытянул шею длиной с конское тулово и зашипел. Яр–Тур с дубинкой и ножом кинулся на него, а свинья — свинья и есть, не стала дожидаться, сама налетела на Жихаря, норовя подмять. Жихарь уворачивался как мог, лупил дубинкой по глазкам, тыкал ножом, но шкура была толстая и в колючей щетине.
— Вот так тебя! Это не в помоях рыться! Свинья отбегала и снова неустанно с визгом налетала, прикончить ее враз не было никакой возможности, ладно хоть рогов у нее не было. Жихарь уже притомился и обиделся, что придется погибнуть в схватке не с Мировым Змеем, а с поганой свиньей, даром что большой. Тупое рыло моталось перед ним, блестели красные глазки. Пот заливал лицо.
— Скоро я покончу с ним и приду на помощь, сэр брат! — время от времени обещал Принц, да все не приходил — видно, и гусь был не прост.
За спиной хохотал, заливался цыган Мара, приставленный к лошадям. «Зря мы его не располовинили», — подумал Жихарь и вдруг понял, что сражается он вовсе не с колдовской свиньей, а с побратимом. Жихарь успел удержать руку с ножом, но Принц, казалось, ничего не видел, и дубинка его летела богатырю повыше уха. Летела, летела и прилетела.
…У живых свое солнце, у мертвых свое — называется месяц. Он, белый–белый, приглядывает сверху для порядку: ладно ли лежат господа умруны в сырой земле, не шевелится ли какой. А хоть бы и зашевелился, все равно ничего месяц поделать с ним не сможет, потому что лучи у него слабые, бледные, холодные. Вот и сейчас у моста через Сафат–реку смотрел он на побитую ратную силу. Но воины полегли здесь давно, уже и кости успели побелеть, уже и воронам это место было ни к чему — все, что можно было, вороны получили.
Один, правда, прилетел, дурак, поверив слухам, что у Сафат–реки валяются двое богатырей. Одни говорили, что свежеубитые, другие — что еще даже живые. Ворон прилетел, обрадовался, разогнался поклевать молодецких очей, да не тут-то было.