— Никого я не хочу поражать, а тебе друга не отдам, — объявил богатырь. — Подумай своей прекрасной головой: ну куда ты его повезешь? Ведь жара, вас мухи заедят…
Одним движением он расстегнул куртку и ударил себя в грудь кулаком — чуть ребра не проломил.
— Не отдам! Мы с ним побратались, а ты неведомо кто! Так из лесу любая шишига выйдет, скажет, что брат, а сама потом косточки обгложет…
Она впервые открыла рот и расхохоталась. Смех был тонкий и красивый, но, когда он отзвучал, стало значительно лучше.
— Ты езжай своей дорогой, — сказал Жихарь. — И коней забери, не надо мне их, пусть на них цыган Мара катается…
— Однажды он попробовал, — сказала она и стала медленно приближаться к богатырю. Платье ее по–прежнему оставалось неподвижным, и было непонятно, как она там, под тканью, двигается. — С тех пор его племя и скитается по земле…
Морриган придвигалась все ближе и ближе. Голова у Жихаря стала совершенно мокрой, и в нее не приходили никакие подходящие к случаю заклинания. Лишь почему-то припомнился простой и всем известный любовный заговор: «Я гляжу ей вслед — ничего в ней нет, а я все гляжу, что-то нахожу…»
Она подошла вплотную, протянула хрупкую руку и стала водить пальцем по рисунку на рубахе. Жихарь закрыл глаза и потянул носом. Ничем от нее не пахло — ни мертвым, ни живым.
— Как странно искажены эти руны, — сказала она. — Можно подумать, они начертаны тысячелетия назад. Здесь написано «железная дева» или что-то в этом роде. Кто она тебе? Она твоя покровительница?
«Что же Будимир помалкивает? — подумал Жихарь. — Лучше я подхвачу братку да побегу в лес — в таком платье не больно-то догонит. Хотя это, конечно, полный позор…»
— Какая там покровительница, — сказал он, стараясь не сорваться на крик. — Просто мне эта рубаха приглянулась: тут и головушка мертвая, и другие страшилы — не всякий и полезет. Да, — оживился он, мысля отвлечь красавицу. — Ты не знаешь, что за тварь мы с Яр–Туром завалили?
Морриган даже не оглянулась на дорогу, где валялось в пыли растоптанное чудовище.
— Ах, это? — Она положила ему на грудь ладонь. — Это лишь у вас в глуши могло сохраниться нечто подобное. Была некогда такая игра, игроки делились на отряды по одиннадцать человек, и те, кто проигрывал… Впрочем, это неинтересно…
Ладонь, ни теплая, ни холодная, гладила его грудь, и богатырь со стыдом услышал в себе вовсе неуместное при разверстой могиле чувство. «Заморочила!» — еще подумал он и протянул вперед руки. Пальцы не ощутили никакой ткани. А всего остального он уже не помнил до тех пор, покуда не услышал из немеряной дали знакомый голос: