Я направлялась к ближайшей площади, где можно было поймать извозчика, когда со мной привычно и одновременно с этим неожиданно поравнялась моя тень.
– Доброе утро, леди Рейвен.
– Доброе, господин Стивенсон.
– Куда путь держите, миледи? Департамент в другой стороне.
– Полагаю, вы знаете, господин Стивенсон.
Откровенно говоря, его появление меня несколько обескуражило. Не то, чтобы я думала, что Кьер со злости отзовет охрану, но все равно – готовилась к тому, что вопросом собственной безопасности мне сегодня придется заниматься самостоятельно. Так что вслед за удивлением пришло немалое облегчение.
– Вам доводилось бывать на черном рынке, господин Стивенсон?
– У меня такой род деятельности, миледи, что мне где только бывать и не доводилось…
– В таком случае, может, вы сориентируете меня, к кому обратиться за информацией насчет услуги магического толка?
– Как вам будет угодно, миледи.
Черный округ встретил нас недружелюбными косыми взглядами, едва ли не бросающимися под копыта и колеса мальчишками, выкрикивающими: «Минку, хоть одну минку, добрый господин! Щедрая госпожа!», – и общим обликом нищеты и разрухи. Квартал, в который мы направлялись, и правда был местной торговой точкой, где за четверть бронзовой монеты можно было купить отбросов, считающихся едой, и старья, что сойдет за одежду. Вот только за каждым прилавком скрывались сокровища, взглянуть на которые удавалось не каждому.
Департамент на это место имел зуб давно. Регулярно проводились зачистки, кого-то ловили, судили, казнили и отправляли на каторгу, но на месте выполотых сорняков с легкостью росли новые.
По указанию Стивенсона, пролетка остановилась у лавки часовщика, судя по вывеске и пыльной битой и кое-как заколоченной витрине, кое-как доживающего свои дни.
Отчасти я с вандалами была согласна – кому нужен часовщик в нищенском районе? Какие часы, когда людям нечего есть? Но охранник заверил меня, что если кто-то и в курсе, где после последней зачистки можно отыскать нелегальных артефакторов, то это господин Ли. Ибо он пережил уже десять лет облав и, судя по тому, как дела его шли до сих пор – переживет еще столько же.
Стивенсон вошел в лавку первым – рассохшаяся дверь громко скрипнула – и подал руку мне. Изобразив на лице подобающее выражение брезгливости пополам с надменностью, я огляделась вокруг, прижимая к носу надушенный платочек. Помещение было завалено всевозможным пыльным барахлом, отнюдь не только часами, впрочем, и они имелись – большие, до потолка, с тяжелым маятником и громоподобным стуком. Раздались шаги и под шорох бамбуковой ширмы за прилавком напротив нас появился маленький, сухонький, сморщенный как чернослив шинозец