. В своих записках — черновом проекте мемуаров, — которые он подготовил спустя тридцать лет после происшедших событий, Франко писал о поджогах церквей как о явлении, показавшем, что представляет из себя республика
>38. В основе этой позиции не только его глубокая религиозность, но и чувство солидарности, которое объединяло армию и Церковь как жертв преследования со стороны республики.
Но из всего, произошедшего после 14 апреля, самое большое недовольство Франко вызвал приказ Асаньи от 30 июня 1931 года о расформировании академии в'Сарагосе. Сообщение об этом застигло его на маневрах в Пиренеях. В первый момент Франко не поверил этому сообщению. Когда же оно подтвердилось, он почувствовал себя выбитым из седла. Он решил никогда не прощать Асанье и его так называемому «черному кабинету», что они лишили его этой работы. Он и другие «африканцы» и прежде чувствовали, что академия обречена, поскольку своим появлением обязана Примо де Ривере. Франко был также убежден, что «черный кабинет» настроен против него из зависти к его стремительной карьере.
На самом деле Асанья, принимая решение, учитывал слабый уровень преподавания в академии, а также высокие расходы на ее содержание, тем более что перед министром стояла задача сократить военные расходы. Франко с трудом сдерживал ярость>39. Он написал Санхурхо в надежде, что тот походатайствует перед Асаньей. Санхурхо ответил, что Франко должен смириться с закрытием академии. Несколько недель спустя Санхурхо доложил Асанье, что Франко оказался в положении ребенка, у которого отняли игрушку>40.
Недовольство прорвалось наружу в прощальной речи Франко, с которой он выступил на плацу академии 14 июля 1931 года. Он начал со слов сожаления, что, мол, не будет больше клятвы на знамени Gura de bandera), потому что светская республика ее упразднила. Затем он остановился на успехах, достигнутых академией под его руководством, включая искоренение порока, потом долго говорил о верности и долге курсантов перед родиной и армией. Далее он так сказал о воинской дисциплине: «Она проявляет свою подлинную ценность, когда разум требует прямо противоположного приказу, когда сердце рвется бунтовать, когда самоуправство и ошибки идут об руку с действиями командования». Хотя сказано несколько туманно, но в этих словах виден камень, брошенный в тех, кто не побрезговал подачками от республики в оплату своей неверности монархии. Он косвенно упрекнул офицеров-республиканцев, занявших ключевые посты в военном министерстве Асаньи, в «отвратительном примере безнравственности и несправедливости». Закончил он свою речь восклицанием «Да здравствует Испания!»