На седмицу пришелся ее первый выходной.
— Настасья!
Царевна не сразу вспомнила, что обращаются к ней, и продолжила переводить бумаги.
— Настасья! — требовательней повторила госпожа Ван Варенберг.
Надя вздрогнула.
— Сегодня все приличные горожане ходят в церковь, — хмурясь, сказала госпожа Алид. — Кому ты молилась в Варте?
Надя растерялась. Очевидно, что упоминать Роджера не стоит, тогда кого?
— Эолу.
Женщина удивленно подняла брови, но расспрашивать не стала.
— Помолись ему на новом месте. Работать сегодня не будем.
Надя вышла за ворота особняка, спустилась по улице к трамвайной остановке и села на скамье. Она не знала, куда ей идти.
Царевне не хотелось говорить сейчас с богами. Разве что с одним, но Надя не была уверена, что он захочет ее слушать.
Слуги с улицы Цикория, что собирались небольшими группами в стороне, бросали на Надю косые взгляды. Никто не заговаривал с ней, даже горничные из дома госпожи Алид. Подъехал трамвай. Люди зашли в него, и остановка вновь опустела. Надя осталась сидеть на скамье.
— Ты опоздаешь в храм.
Надя обернулась. Будевин Ван Варенберг, в своем неизменном алом мундире, остановился рядом, улыбаясь. Надя вспомнила предупреждение госпожи Алид и замерла, как загнанный в угол мышонок.
— Ты — новый секретарь моей бабушки, верно? — спросил он.
Царевна кивнула.
— Я — Будевин.
— Я знаю.
Царевна старалась не смотреть на него, но на остановке они были одни, и никак не уйти от этого разговора.
Солдат склонил голову набок, пристально рассматривая ее.
— Ты боишься меня?
— Вас — нет, а вот вашу бабушку…
Она подняла на него короткий взгляд и встретила открытую улыбку На такую улыбку невозможно было не ответить, и Надя улыбнулась.
Будевин был ярким представителем южан. Среднего роста, крепкий и широкоплечий. Он сильно загорел за долгое южное лето, обесцветились брови и ресницы, но от этого ярче казались голубые глаза. От правого виска вниз до подбородка опускался широкий шрам. Некрасивый, отталкивающий, но царевну он не пугал. Ей нравился Будевин. Бывает же такое — смотришь человеку в глаза и сразу проникаешься симпатией.
Над городом зазвенели колокола.
Надя и Будевин замерли, настороженно вслушиваясь. Потом встретились взглядами.
— Вам разве не нужно быть сейчас там?
— Мое дежурство начинается через час. Все в порядке.
— Для вас это так обыденно, что даже страшно.
Солдат пожал плечами.
— Мне очень жаль! — сказала Надя.
Будевин улыбнулся, тронутый ее наивным сочувствием.
— Мне тоже.
Застучали копыта лошадей. Снизу к остановке поднимался трамвай. Колокольный звон над городом затих.