Он поднял бровь.
– Где ты достала этот костюм? Наша Анна Болейн случайно не с Марса? – он рассмеялся. – Я всегда думал, что она из Уилтшира.
Разум Люс пытался не отставать. Она играла Анну Болейн? Она никогда не читала эту пьесу, но костюм Дэниела предполагал, что он играл короля Генриха VIII.
– Мистер Шекспир… ээ… Уилл подумал, что он будет хорошо смотреться…
– Ох, Уилл так подумал? – Дэниел ухмыльнулся, совсем ей не веря, но, казалось, это его не заботит. Было странно ощущать, что она может сделать или сказать что угодно и Дэниел все равно сочтет это очаровательным. – Ты немного сумасшедшая, не так ли, Люсинда?
– Я… Ну…
Она коснулся ее щеки тыльной стороной пальца.
– Я обожаю тебя.
– Я тоже тебя обожаю, – слова вырвались из ее уст, такие настоящие и правдивые после лживого бормотания перед этим. Словно она наконец выдохнула после того, как долго задерживала дыхание. – Я думала, я много думала и хотела сказать тебе, что… что…
– Да?
– Правда в том, что я испытываю к тебе что-то… большее, чем обожание. – Она прижала руки к его сердцу. – Я доверяю тебе. Доверяю твоей любви. Я знаю, насколько она сильная, насколько красивая. – Люс знала, что не может прямо сказать то, что имела в виду – она должна была быть другой версией себя самой, а в других жизнях, когда Дэниел узнавал, кто она и откуда пришла, он сразу же замолкал и велел ей уйти. Но, может быть, если аккуратно подбирать слова, Дэниел поймет ее. – Может казаться, что иногда я… Я забываю, что ты для меня значишь, и что я значу для тебя, но глубоко в душе… я знаю. Я знаю, потому что нам предназначено быть вместе. Я люблю тебя, Дэниел.
Дэниел казался шокированным.
– Ты… Ты любишь меня?
– Конечно, – Люс почти рассмеялась от очевидности этого, но потом вспомнила, что понятия не имеет, в какой момент из своего прошлого попала. Может быть, в этой жизни они обменялись пока только застенчивыми взглядами.
Грудь Дэниела вздымалась и резко опадала, нижняя губа начала дрожать.
– Я хочу, чтобы ты ушла со мной, – быстро сказал он, и в его голосе сквозило отчаяние.
Люс хотела крикнуть «Да!», но что-то удерживало ее. Было так легко потеряться в Дэниеле, когда его тело было прижато к ней и она ощущала жар его кожи и биение сердца сквозь рубашку. Ей казалось, что теперь она может рассказать ему все – начиная с того, как великолепно было умереть в его объятиях в Версале, и заканчивая тем, какой опустошенной она теперь была, зная глубину его страданий. Но она сдерживалась, ведь девушка, которой он считал ее в этой жизни, не говорила бы об этом, не знала бы этого. И Дэниел не знал бы. Так что когда она наконец открыла рот, ее голос сорвался.