Илейке в голову ударила горячая кровь, он еле слышно сдавленным голосом прохрипел:
– И что же казаки? Изловили того Михаилу? Был о том верный слух средь самарских казаков?
Панфил с усмешкой отмахнулся:
– Или дел у казаков мало, как того беглого мужика по дебрям выискивать неведомо где? Ушел бесследно, в яицкие края, должно быть, подался… Боле некуда идти отсюдова.
Илейка облегченно выдохнул и в порыве радости обнял купеческого сына, похлопал по плечам:
– Добрую весть ты сказал мне, брат, о том век буду помнить и добром же отплачу. Стало быть, не колесовали Михайлу Рыбку да Василия Гороха! Стало быть, живы и прочие ромодановские атаманы! И не все очутились в каторжном подземелье у Демидова. Вдруг да встренется еще кто на моем пути? Вот было б радости. А теперь бежим со мной!
– Куда? – сияющий Панфил отозвался с готовностью.
– Догоним кандальных поселенцев! Я из кустов крикну Сидору Дмитриеву, что живы ромодановские атаманы, пребывают на Каменном Поясе у Демидова в работах.
– А драгуны по тем кустам не стрельнут из пистолей? – на миг только и усомнился Панфил и тут же в отчаянной смелости сплюнул на пыльный торг. – Не зайцы же мы с тобой, чтоб длинными ушами выказывать, из-за какого куста или пня кричать будем.
– Воистину, не зайцы ушастые! – засмеялся шутке товарища повеселевший Илейка. Он оглянулся на церковь: кончилась служба, разодетая толпа шумно выходила к торговой площади. Иные, кто понаряднее, спешили к домам обедать, похуже одетые ринулись к возам и телегам продолжить прерванный торг. Отроки, обгоняя друг друга, побежали в сторону Оренбургского тракта.
* * *
Накануне следующего выходного дня на город из-за Волги надвинулась темная искрометная туча. Медлительный Парамон с досадой вогнал топор в толстый пень, на котором колол дрова, и вслед за Илейкой, спасаясь от хлынувшего дождя, едва успел заскочить в сарай в приоткрытую дверь, поминутно крестясь, поглядывали с опаской, как огненные зигзаги с невообразимой скоростью и треском вонзались в землю за потемневшей рекой. Иногда казалось, что молнии с шипением падали в воду и гасли, поднимая клубы белого пара.
Часа через полтора лохматая туча, приглушенными раскатами огрызаясь на порывы теплого западного ветра – так старый пес огрызается в бессилии на поднятую палку, – медленно отодвинулась в степи. Жигулевские горы, еще недавно черные под черной тучей, зазеленели. От солнечных бликов посветлела волжская вода, принимая в себя мутно-желтые дождевые потоки. От вымытых крыш пошла теплая испарина, заголосили петухи, задним часом извещая о перемене погоды. По скользким улицам, не рискуя оторвать руки от плетней и заборов, как огромные неуклюжие улитки, двинулись самые нетерпеливые пешеходы. Со стороны рынка послышались привычные уху выкрики торговцев выпечкой и свекольным квасом.