«Порасспросить бы Семена, что же там было?» – подумал Рукавкин, пытливо вглядываясь в проезжающих. Но Семена все нет и нет. Высокие копья, запыленные щиты, кольчуги, медные шапки, плащи, потные кони и скрип, будто скрипели не седла под всадниками, а пыль на стиснутых зубах…
– Эй, борода! – Этот крик заставил Данилу вздрогнуть. Прямо на него ехал на белом коне рослый рыжеусый всадник. – Ты, что ль, из Самары? Никак Семена встречаешь? Смерть нашла Семена. У Чапа на киргизское копье наткнулся. Там и зарыли… Помолитесь за его душу. – Пров проехал мимо, едва не зацепив за грудь Данилы железными стременами. И ни капли сожаления в голосе нового ханского сотника.
Данила облокотился о косяк ворот, смотрел в спину бывшего соотечественника и со злостью, вдруг вскипевшей в груди, захлопнул за собой калитку.
Больше часа еще за глинобитной стеной мелькали копья проходящего войска, потом все стихло, и до поздней ночи, в безветрии, на прохожих, на крыши домов и на голые стволы и ветки деревьев медленно оседала поднятая конскими копытами едкая серая пыль.
Вечером того же дня Маркел, распахнув кафтан – в Хиве и по теперешнему зимнему времени не знобит россиян, – в задумчивости сидел на прохладном жестком тандыре, давая ногам роздых после долгого и однообразного хождения по тесному дворику туда-сюда. Привычным уже к гомону хивинских улиц ухом уловил приглушенный пылью стук копыт со стороны караван-сарая. Стук этот вдруг оборвался против их подворья.
«Должно, ханские дозорные остановились послушать, что творится в доме, где обитают „ференги урусы“. Ну и пусть себе стоят, слушают, времени у них до утра куда как много, успеют объехать Хиву не один раз…»
В калитку торкнулись, но торкнулись не кулаком, властно и требовательно, а костяшками согнутых пальцев, с явным нежеланием привлечь чье бы то ни было внимание в соседних домах. Маркел в замешательстве поднялся с суфы, отряхнул кафтан, оглянулся на закрытую дверь дома, раздумывая, не позвать ли Кононова с казаками – время-то уже позднее. Из дома еле слышны голоса казаков и купцов, чему-то громче всех смеялся Федор Погорский.
«Вдруг опять какая байская уловка, чтобы выманить россиянина из ворот? – подумал Маркел, вынул из-за пояса заряженный пистоль, твердой поступью подошел к калитке. – Здешние баи с нашими на один покрой, лишь бы мужику какое притеснение похитрее придумать. Если недруги явились – пальну в воздух, дам знак казакам», – решил Маркел и строго спросил:
– Кого это бог принес в час неурочный?
По ту сторону крепкой двери ответили на родном языке: