Бедная девочка-калека, она не могла ничего делать быстро, и когда она опять вышла в коридор, то Майлза там уже не было.
— Да, помню, — сказал он, инстинктивно моргая, чтобы отогнать это воспоминание.
Затем она поведала нечто удивившее его:
— Ты ведь знаешь, что у меня были любовники, не так ли, Майлз?
— Рад за тебя, — откликнулся он, чувствуя, что краснеет, поскольку даже не подозревал ни о чем подобном.
— Я хотела, чтобы ты узнал, потому что завтра я уезжаю. По правде говоря, дома я себя не очень хорошо чувствую. Так всегда было. В Огасте меня ждет один человек, я ему небезразлична, и он мне в общем нравится. Это не чудесная жизнь, но там мне все ясно и понятно, и для меня очень важно понимать отчетливо. Я рассказала тебе об этом человеке, потому что ты вечно воображаешь меня несчастной, и это ранит меня. Ты как бы решил много-много лет назад, что люди вроде меня не способны по-настоящему радоваться. Тебе больно при мысли о том, что моя жизнь — сплошное мучение, и поэтому ты вовсе обо мне не думаешь. Ты не звонишь узнать, как я поживаю, потому что считаешь, что тебе это и так известно. И тебе даже в голову не приходит, что я могу быть счастлива… и могла бы разделить это счастье с тобой.
— Прости, Синди.
Когда стало очевидно, что больше он ничего не выдавит, она спросила:
— Неужели тебе так невыносимо знать, что я буду любить тебя всегда?
— Нет, конечно нет. Просто мне жаль, что я был тебе плохим другом, Синди, с самого начала.
— Верно, у тебя всегда получалось задеть мои чувства, и весьма ощутимо, в этом никто не мог с тобой равняться, но лишь потому, что у меня были чувства к тебе. Знаю, ты не хотел причинять мне боль. Никогда. Я понимаю. — Она поднялась. — Помнишь, как ты старался объяснить мне, чем так хороша поэзия? (Он кивнул.) Вообще-то, я понимала в стихах много больше, чем тебе казалось. Просто было ужасно забавно смотреть, как ты расстраиваешься.
— Ну спасибо тебе.
— Я гораздо больше похожа на мою мать, чем ты думаешь.
— Никто не похож на твою мать.
У двери она остановилась и обернулась:
— Она еще не закончила с тобой.
— Я знаю, — медленно кивнул он.
* * *
Потратив изрядно времени, он все же сумел одеться, не желая шлепать по коридорам, неожиданно пустынным, в больничном халате. Хлопнула дверь, ведущая в холл, послышался топот ног на лестнице и крики, отдававшиеся эхом. На посту медсестры никого не было, а где-то неподалеку громко лаяла рация, но из-за сильных помех слов было не разобрать. Майлз одолел полкоридора, когда двустворчатая дверь в дальнем конце распахнулась и через порог переступил Билл Доуз, шеф полиции, и был он очень бледен.