Девушка по имени Москва (Валиуллин) - страница 28

— Трубопровод, — вывернулся Мефодий.

— Трубопровод не кишка, а горло. Союзники опять пытаются наступить нам на него. Извини, я, конечно, перебрал про образы.

— Не извиняйся. Это не красит адмиралов. Надеешься, что «Мистрали» все-таки подойдут?

— Ах ты, шельма, умеешь задеть за больное. — Кириллу расхотелось кормить уток. — Нет, я дальше смотрю, много дальше, — указал он взглядом вдаль.

Там на горизонте вместе с кораблями, крейсерами и подлодками за хлебом потянулась и суша.

— А ты, я смотрю, любишь кормить. Куда ни глянь, везде твои щедрые руки.

— Прикорм — это очень важно, я же тебе говорю, что работаю на перспективу.

Нужно создавать кормушки. Чем больше, тем лучше. От этого зависит улов.

— Я понял, уха вкусна, когда навариста.

— Ну, в некотором роде. Кстати, а почему бы мост между левым и правым не построить? — понюхал свежеотломленный хлебушек Кирилл и бросил в воду.

— Это дорого.

— Значит — выгодно. Та же стоматология, только другого масштаба. Если где-то прогнило, ставь мост и не парься.

— Стоматологи разводят людей на мосты, — невербально прошелся языком по своим Мефодий.

— А мосты — на берега? — рассмеялся Кирилл. — Надо строить разводные.

— Сейчас какой объект ни строй — все разводные. Главное — найти того, кто будет отвечать за разводку. Никто не хочет быть крайним, все хотят быть последними.

Между ними повисла пауза. Перезагрузка. Где-то вдалеке траулер начал грузить улов прямо посреди их разговора, а они, открыв рты, наблюдали за крупной рыбой. Мефодий был моложе, его нейроны справились первыми. Он раньше Кирилла очнулся от мечт и продолжил:

— Тепло. Бабье тело.

— Бабье, — задумчиво молвил все еще загруженный Кирилл. — Знаешь, что такое бабье лето? Это когда осень пришла и застала лето с бабой.

Мефодий беззвучно рассмеялся, как он умел, когда было не смешно, или ему не нравилось слово баба. Смеяться так он научился давно, это было удобно, вроде как человека не обидишь, а совесть не услышит, что смеешься из уважения. Но совесть услышала: «Отдашь голос, потом кричи, смейся безголосый. Рыба!» — дала она ему пощечину, он почувствовал горячий румянец на лице, словно табло его было table, за которым играли в домино.

— Как дела с музой? Все еще не слушается твоего воображения?

Мефодий отрицательно покачал головой, отвечая на вопрос.

— Будешь? — предложил ему Кирилл. — Свежий, я сам половину съел.

«Врет», — подумал про себя Мефодий и не стал останавливать голову. Совесть не позволила. Рука Кирилла по-прежнему ждала. Она застыла с хлебом в удивлении. Мефодию пришлось взять кусок хлеба, положил на язык, потом спрятал за щеку: «После выплюну».