Говорить длинными предложениями у меня тоже не получалось. У «Эми» не было бы такой проблемы, она смогла бы поделиться своими чувствами и тем, что ее пугает, с человеком, который был готов выслушать. Но «Эми» и нечем было поделиться. Я ненавидела ее!
– Понимаю, – тихо сказал Роджер.
Плей-лист закончился, и он не стал запускать его снова. Маленький экран айпода светился еще несколько секунд, а потом погас, и единственным звуком в машине был ритмичный скрип дворников, протиравших ветровое стекло, не справлявшихся с потоками хлынувшего дождя.
– Дело не в том, что я не хочу говорить, – сказала я не задумываясь.
Произнеся это вслух, я поняла, что говорю правду. Я хотела поговорить уже не первый месяц. И находились даже люди, готовые меня выслушать. Так почему это казалось невозможным? Словно меня просили поговорить на португальском или и вовсе на эсперанто. Я уселась, обхватив колени руками, и стала смотреть в окно.
– Хорошо, – сказал Роджер через некоторое время. – Давай я начну? Двадцать вопросов.
– Что? – спросила я, немного удивленная тем, что мы так быстро сменили тему. – Ладно. Это человек?
– Нет, – сказал Роджер с улыбкой. – Я имел в виду, что я буду задавать тебе вопросы. Может быть, так тебе будет легче говорить. Попробуем?
– Двадцать, пожалуй, многовато. Давай пять?
– Пять вопросов? Это не одно и тоже.
– Тогда и я буду тебя спрашивать, – неожиданно вырвалось у меня. – Иначе будет нечестно.
Он побарабанил пальцами по рулю, а потом кивнул.
– Согласен. Готова?
Я кивнула, больше всего на свете желая, чтобы это поскорее закончилось.
– Почему ты не хочешь садиться за руль? – спросил он.
Я вздохнула и стала смотреть на мотающиеся туда-сюда дворники. Нам с Роджером было хорошо видно друг друга. И я обрадовалась, что в машине темно. Так легче было скрыть, что я изо всех сил пытаюсь не расплакаться, а подбородок предательски дрожит, и я ничего не могу с этим поделать.
– Несчастный случай, – выдавила я наконец с трудом.
– Авария?
– Да, – я старалась держаться, но была близка к тому, чтобы разрыдаться. Я понимала, что здесь мне будет негде укрыться.
– Когда это случилось? – Роджер задавал вопросы мягким и тихим голосом, но мне казалось, что он очень настойчив, потому что его вопросы требовали ответов.
– Три месяца назад, – сказала я, и мой голос немного дрогнул на последнем слове. – Восьмого марта.
– И все? – с грустным удивлением спросил Роджер.
– Да, – сказала я, глубоко вздохнув, и произнесла, стараясь говорить безразлично: – Это тоже считается за вопрос, имей в виду.
Судя по тому, как дрожал мой голос и каким хриплым он мне показался, изобразить безразличие не очень удалось.