– Тебе стоит пояснить свои слова, – только и нашелся я.
– Не хочешь говорить об этом, Спартак?
– О чем? – искренне удивился я. Рут с каждым своим вопросом удивлял все больше.
– Ты сказал, что жаждешь победы, но разбиваешь наши скудные силы на огрызки? – глаза гопломаха сузились. – Невольниками с латифундий невозможно управлять. Чтобы обучить их военному ремеслу, нужно время, но захотят ли они учиться? С чего ты это взял?
Я задумался, чувствуя неприятный привкус зайчатины во рту. Желания отвечать гопломаху не было, но оставить без внимания его вопросы я тоже не мог.
– У меня нет выбора, – холодно ответил я.
Выбора действительно не было. В деле, задуманном мною, существовали риски, складывающиеся при прочих равных в единое уравнение. На деле все могло оказаться далеко не так просто, как радужно выстраивалось в моей голове. Гопломах вгрызся в зайчатину, долго пытался откусить жилистый кусок, еще дольше пережевывал черствое мясо.
– Ты… – он осекся, задумался, а потом резко выпалил. – Ты безумец, Спартак! Хотя… сколько я тебя уже знаю? Пора бы это признать, брат!
Глаза выедал дым от тлеющих углей почти потухшего костра. Я прищурился, покосился на гопломаха, поймал себя на мысли, что в данный момент я и Рут разговариваем на разных языках. Либо что-то не договаривал гопломах, либо я не понимал сказанного. Отвечать на выпад Рута не хотелось. Гопломах поерзал на промерзшей земле и продолжил.
– Что-то в этом есть, мы развязали эту войну, нам ее и заканчивать! – прошептал он вполголоса, в его голосе чувствовалась боль. – Ты ведь не принуждаешь никого вступать в наши ряды, браться за оружие. Да и мы ничего не сможем противопоставить Риму, ты прав!
– Не принуждаю, – согласился я.
– А я не готов отступить, – горько улыбнулся Рут. – Прямо как и ты, Спартак! Мое сердце бьется чаще, стоит мне представить, что кровь десятков тысяч людей пролита понапрасну! Что будет, если Республика победит? Что станет с остальными рабами, я не говорю про нас, чья участь давно предрешена! Я не готов к этому, Спартак! – Рут замолчал. Обглодал кость, бросил ее в угли, вытер руки. – Я что думаю, если умрут десятки тысяч, но останется хотя бы сотня тех, кто заживет новой жизнью, тех, у кого в свободе родятся дети, мы сможем сказать, что победили в этой войне! Я прав, Спартак?
Глаза Рута наполнились слезами. Гопломах смотрел в небеса. Вот зачем он затеял наш разговор. Руту хотел высказаться, выплеснуть все накопившееся внутри. Он высоко задрал подбородок.
– Я буду сражаться до конца! – выпалил он. – Все верно, Спартак! Чтобы победить этих свиней, мы должны собраться воедино! Объединить тех, кто жаждет краха Республики! Только тогда у нас появится шанс победить, и я клянусь, что воспользуюсь им сполна… – Рут запнулся, тяжело задышал, наконец слезы покатились по его щекам, теряясь в густой бороде. – Без жертв не выигрывается ни одна война! Увы…