– Я собираюсь сломать существующие порядки! – вспыхнул Крассовский, лицо которого залила краска. – Именно потому, что я ни на секунду не забывал о своих корнях! Деньги всего лишь инструмент на пути к цели, и не имей я их, не было бы всего этого, я не сумел бы поставить ребром вопрос! Я плебей, и не смей говорить, что мне незнакома несправедливость! Мои деды сполна хлебнули ее, и мне есть за что бороться!
– Если это так, Красс, то отвратительная попытка, ты уже диктатор, и не надо скрывать свои намерения! Наберись мужества назвать вещи своими именами! – отрезал трибун. – Или ты всерьез считаешь, что для того, чтобы склонить на свою сторону народ, достаточно провести пир и бесплатную раздачу зерна? Плохого же ты мнения о сословии, откуда берет корни твоя собственная фамилия, богач!
Крассовский опешил от этих слов, замялся, пытаясь подобрать слова. Толпа начала освистывать олигарха. Свист был оглушительным, от него закладывало уши. Казалось, что еще немного, и толпа бросится к алтарю Марса, чтобы разорвать олигарха на куски. Однако люди сдерживались. Возможно потому, что за стенами Рима стояли легионы Крассовского, готовые войти в город и покарать обидчиков своего полководца, а может быть потому, что хотели услышать, что же все-таки ответит им олигарх, который по не понятной никому причине решил обратить свой взор на тех, чьи судьбы были безразличны сильным мира сего.
– Сила Рима в единстве его сословий. Рим одна большая семья…
– Никакой семьи нет, – перебил его Лоллий Паликан. – Есть два лагеря, нельзя примкнуть сразу к двум и нести знамя обоих. Есть угнетатели и угнетенные. В этой войне необходимо делать выбор. Ты все еще уверен, что мне необходимо организовать раздачу хлеба, Марк? Ты готов повторить перед горожанами эти слова? Не дари людям надежду, которой нет! Ты можешь стать консулом, можешь, имея войска под стенами нашего города, заставить сенат сделать тебя диктатором и получить безграничную власть, вот только для нас все равно ничего не изменится. Нам все равно, при ком нести то тяжкое бремя, в которое нас повергли наши угнетатели, такие люди, как ты, Марк!
Крассовский замолчал. Слова трибуна вскружили голову. А ведь этот Паликан вовсе ничего не выдумывал, он говорил все так, как есть. Устраивая пиршества, обещая вольноотпущенникам и плебсу бесплатную раздачу хлеба, Крассовский бесхитростно заигрывал с низшими слоями горожан, даря им надежду на лучшее, ища их поддержку. Не понапрасну ли олигарх обнадеживал собравшихся на Марсовом поле людей? Мысли закружились. Пришло осознание, что своим поведением Крассовский сам загонял себя в петлю. Раздавая обещания плебсу, он очернял себя в глазах нобилей, отдаляясь от правящей балом политической верхушки Рима. Этого ли хотел олигарх? И что мог сделать он, если из-под его ног будет выбита опора в лице политического оплота Республики, которой не понравятся заигрывания Марка Робертовича с толпой, не так давно сломленной, поставленной на колени. Проблема крылась в тянувшихся из веков глубинных противоречиях, слывших камнем преткновения между столичными сословиями. Сейчас же, пытаясь, сосредоточить в своих руках власть, Марк Робертович рисковал оказаться между молотом и наковальней, стоило ему дальше проявить неопределенность и все также метаться между двух лагерей. Казус заключался в том, что права и свободы одного сословия выходили боком другому. Ситуацию нельзя было исправить, а решений, удовлетворяющих обе стороны, не существовало. Мысль отрезвила олигарха. Своей речью он ворошился глубоко в сердцах плебса, искал искру, из которой могло вспыхнуть самое настоящее пламя. Сломленные, поставленные на колени нобилями, эти люди могли в одночасье уверовать в слова Крассовского. Страшно было подумать, что произойдет тогда! Возможно, именно сей факт заставил вмешаться в происходящее народного трибуна, который хотел остановить возможный бунт. Но куда смотрел всезнайка Катилина, когда олигарх делился с ним своей речью?