«Не волнуйся, любимый! — подумала в порыве непомерного обожания Софья. — Я сделала все, как ты хотел! Только ради тебя! Только ради тебя и нашей любви!» Тут, не успев еще изменить одухотворенного выражения лица, которое возникло от этих мыслей, она встретилась глазами с идущим вслед за Ратниковым Ку-Льюном. Ее радость померкла, ибо тибетский друг Павла Андреевича одарил ее холодным насмешливым взглядом.
«Конечно, он заметил, как я смотрела на П.А., — расстроилась Софья, то ли оттого, что застеснялась своего любовного порыва, невольным свидетелем которого оказался этот человек, то ли от его холодности, а значит, непонимания и неприятия их с П.А. любви. — Да бог с ним! — тут же сказала она себе. — Ему и впрямь нас не понять! Где ему!» И вновь счастливо заулыбалась своим сладострастным мыслям.
На Ку-Льюне была серая в крапинку ситцевая рубаха-косоворотка, синие шаровары, заправленные в кирзовые сапоги, и стеганая черная безрукавка. Одним словом, по замыслу, чтобы не обращать на себя особого внимания, он был одет как обычный кучер. Поравнявшись с ней вплотную, Ку-Льюн, не меняя выражения глаз, лениво растянул губы в приветственную полуулыбку, Софья кивнула ему в ответ.
«Как только мы соединимся с П.А., тут же уберу от него этого типа, — подумала она. — Уж больно он неприятный, да к тому же постоянно толчется возле П.А., лишний раз лишая возможности общения наедине, что и так случается не часто».
Павел Андреевич, а за ним и Ку-Льюн проследовали к Софьиной коляске и, забравшись в нее, неспешно двинулись вниз по Столешникову. Пока Ку-Льюн погонял лошадей, Ратников занимался изъятием картин из Софьиных тайников. Покончив с этим довольно быстро, он скрутил их в рулон и заложил в самый обыкновенный холщовый мешок, затянув его бечевкой. Вся эта операция заняла не более получаса, и, развернув лошадей, они отправились назад. Поравнявшись с пустырем, Ку-Льюн остановил лошадей, дав высадиться Павлу Андреевичу со своей ношей, а сам проехал дальше, чтобы поставить экипаж Софьи на прежнее место именно таким образом, как первоначально поставил его Максим. После его ухода Софья, собрав в охапку свои платья, отправилась в дом портнихи.
Операция по похищению картин была завершена самым наиудачнейшим образом, но Софья не находила себе места, видя чудовищное состояние отца, и, как вскоре выяснилось, ее переживания не ограничивались только беспокойством об отце! Когда картины попали в руки Павла Андреевича, в их с Софьей отношениях все стало меняться. Возлюбленный Софьи сначала исчез, заставив ее терзаться в мучительном ожидании. И только спустя три недели ограничился весточкой, переданной ей инкогнито, в которой сообщалось, что в его планах по передаче картин произошли непредвиденные изменения, связанные с его долгим отсутствием. Затем он нагрянул к ним в дом и утешил Софью обещанием, что уже в скором времени отправится в Англию, в предместье Лондона, чтобы подобрать дом. А пока обещал привезти обручальное кольцо, как залог своей любви. Но кольцо все как-то не покупалось, поездка в Англию откладывалась под тем предлогом, что Павел Андреевич получил лишь часть денег за картины, для покупки дома этого недостаточно, а сам возлюбленный все реже и реже наведывался в Москву. Его любовный пыл явно стал убывать, и это наводило Софью на мысль о том, что вся его любовь к ней была мнимой. Однако она всякий раз убеждала себя в обратном, вспоминая счастливые минуты любви. И так продолжалось около трех месяцев, пока Софья однажды случайно не узнала об истинном положении вещей.