— Чего тебе еще не хватает? — попрекнул Василий Михайлович.
— Риска. — Точное глубокое ощущение: именно риска.
— Чего-чего?
— Сейчас пойду кататься на водных лыжах.
Папа успокоился — ребенку такое мероприятие не доверят — и задремал. Резиновые шлепанцы, белая полотняная юбка, узкая ступня, круглое колено, пышноволосый русый паж, нет, маленькая женщина. Взгляды мужчин — вот что возникло в последние каникулы. Да, прелестна, но ведь таких много в мимолетном цветущем саду на заре? Но страстность и сила предчувствовались в каждом оживленном движении, скольжении меж распростертыми, распаренными телами.
На лодочной станции ошалевший со сна старик бормотал что-то невнятное, указывая в сторону Карадага. Далеко. Жарко. Забава утратила прелесть, однако соблазн риска — непонятное, устойчивое искушение («Упрямство!» — говорил папа) не отпускало.
Через час она добрела до неведомой таинственной пристани. Странное местечко. Прямо перед ней возвышался гордый горный профиль Волошина — кто его высекал? какие силы? — неподвижная вода с прозеленью, зеленые змейки извиваются на дне, серые стада валунов застыли понуро, солнце печет библейские холмы («Обстановка „Песни Песней“, — заметил как-то Иван Александрович; отсюда эпитет — „библейские“). На валунчике сидит некто и швыряет разноцветные камушки — три подскока, четыре подскока, — тусклые, но вдруг радостно вспыхивающие в зеленоватом омуте, прежде чем уйти навек.
Шикарный мужик, супермен из западного боевика, широкоплечий, загар до черноты, белоснежные американские шорты, каштановые волосы вспыхивают на солнце золотом. Он не взглянул на Лизу, но увидел, она почувствовала.
— Где тут можно покататься на водных лыжах, вы не знаете?
— Я-то знаю. А вы при документах?
— При каких…
— При паспорте, например.
— У меня еще нет паспорта.
— Ну, пионерский отряд, не ожидал.
— Я уже в десятом, мне уже шестнадцать, просто до каникул не успела получить.
— Это вы зря. Но выход есть, если вы положитесь на меня. Будет вам и белка, будет и свисток. Так как?
В темных глазах мелькнуло что-то, Лизе стало не по себе.
— Я, наверное, пойду?
— Как вам угодно. — Он улыбнулся завораживающе, она засмеялась от радости.
— Нет, не пойду. — И села на соседний валунчик.
— Я так и знал.
— Что знали?
— Я уже неделю за вами наблюдаю. Ведь неделю? Точно?
— Да, мы здесь неделю.
— В таком случае разрешите представиться: Иван, можно звать Ванюшей… впрочем, у вас даже паспорта нет еще. Иван Александрович.
— Елизавета Васильевна.
— Бедная Лиза. Боже, как хорошо!
Ему-то хорошо, а у нее папа. О приличном семейном знакомстве не могло идти речи: чего доброго, увезут на Черкасскую от греха подальше („Не соблазни малых сих“, — говорил Иван Александрович с улыбкой). А ведь все было совсем не так, непонятно, безумно и… Боже, как хорошо!