– И… что? – не понял Лауринь. – Дальше что?
– Дальше случился пожар, вы сами сказали, – ответила я.
Мне в голову пришла вдруг одна крайне неприятная мысль. Но кто сказал, что все рабочие гипотезы непременно должны быть приятными? Вот только хотелось проверить кое-что…
– Лауринь, – сказала я, – скажите, а вы знали, что ваш отец баловался смертоведством?
– Что?.. – Лауринь, изучавший безделушки на каминной полке, повернулся ко мне. Лицо его разом утратило все краски, только глаза выделялись, большие, мгновенно потемневшие.
– Я спрашиваю, знали ли вы, что ваш отец, да и старший брат, скорее всего, практиковали смертоведство? – терпеливо повторила я.
– Нет… – Лауринь сглотнул, а потом вдруг выпалил: – Этого не может быть!
– К сожалению, может. – Я вздохнула. – Лауринь, то, что ваша мать назвала роком, или проклятием, было всего-навсего заклятием кары, направленным против нарушителей запрета на пользование некоторыми искусствами. Это заклятие поражает всю семью преступника, всех… – Я на мгновение замялась – не выдавать же Арнелия! – Всех, в ком течет его кровь, включая детей и внуков.
Лауринь молчал. Впрочем, взглянув на него, я не заметила на его лице особого потрясения. Скорее, он выглядел, как человек, сложивший наконец все части головоломки.
– Так вот оно что… – протянул он. – А я все думал… что за проклятие, с какой стати? Но… – Лауринь уставился мне в глаза. – Отец не занимался ничем таким, госпожа Нарен, я бы знал!
– Возможно, он не хотел посвящать вас в это, – пожала я плечами. – Вы ведь не так уж много о нем знали, как я погляжу.
– О таком я бы знал! – упрямо повторил Лауринь. – Если бы он и Люций попытались что-то скрыть от меня, я бы понял, я…
И неожиданно он начал рассказывать, сбивчиво и путано, перескакивая через несколько лет, забегая вперед и возвращаясь назад, все, что мог вспомнить об отце. Это было странно и неуместно у постели больного старика, но я не перебивала, мне даже было интересно. Я была знакома с Лагарстой очень недолго, но вполне достаточно, чтобы составить о нем мнение. Он показался мне немного скрытным, себе на уме, умным и на удивление любящим жизнь человеком – и это в его-то положении! То, что я услышала от Лауриня, а еще ранее – от Его величества, не шло вразрез с моим впечатлением. Ференц Лагарста не был похож ни на человека, способного совратить несовершеннолетнюю дочь своего сослуживца, ни на того, кто может втравить сына в смертоведские штучки. Я уже говорила, что привыкла доверять своей интуиции, которая еще никогда меня не подводила, не было причин игнорировать ее голос и сейчас.