Глава двадцать четвертая: Ени
Я не хочу говорить о том, что произошло, но не могу об этом не думать. Особенно теперь, когда все вдруг так резко переменилось. Утром я хотела одного — больше никогда не видеть наглого добермана, раствориться в отношениях с новым парнем, тем более, что замена Рэму была более, чем достойная. И мой план работал идеально. Ровно до тех пор, пока мы с Джи не приехали в пентхаус, где его промоутер устроил настоящую вечеринку по случаю блестящей победы. Пока на Джи вешались какое-то расфуфыренные модельки, позируя с ним на камеру, будто со скульптурой из музея мадам Тюсо, я стояла в сторонке и пыталась убедить себя в том, что и мне есть место на этом празднике жизни. А потом была та фотовспышка прямо мне в лицо, после которой я словно очнулась от летаргического сна, вдруг поняв, что на само деле не хочу быть здесь, не хочу быть с этим мужчиной, не хочу в принципе быть ни с одним мужчиной, кроме того, который точно не стоит моего внимания.
— Уверена, что хочешь остаться? — спрашивает Рэм, когда я глушу мотор около его гостиницы.
— Совершенно уверена, — ни секунды не мешкая с ответом, говорю я.
Я прекрасно понимаю, какая невысказанная мысль лежит за этим завуалированным предложением бежать. Будет ли между нами секс в эту ночь? Может быть. А может и нет. Впервые в жизни я не хочу ничего планировать, я хочу наслаждаться неизвестностью, импульсом, моментом.
Мы ныряем в кабинке лифта и я, плюнув на все на свете, ныряю в объятия своего добермана. Удивительно, какой он все-таки крепкий, сильный и надежный: скала, об которую разбились мои сегодняшние неприятности. Об которую разбилась я.
— Я голодный, как волк, — куда-то мне в макушку говорит Рэм, осторожно перебирая мои волосы пальцами. От этой нежности в груди щемит и сладко ноет, и я даже не стараюсь скрыть удовольствие, когда он принимается массировать мою голову. Кажется, даже урчу по-кошачьи.
— И я, — подхватываю, чувствуя, что готова заглотить целого мамонта. — Закажем что-то в номер?
— Все, что захочешь, Бон-Бон.
Приходиться встать на носочки, чтобы дотянуться до его губ. Мы просто прижимаемся друг к другу, не переступая черту нежности, растягивая первые часы нашего счастья. Потому что других у нас не будет, потому что именно эти часы мы будем вспоминать в минуты сомнений, ревности или недоверия. Вспоминать — и, в потоке жизненных невзгод, держать на плаву наши отношения.