Твердым шагом входит Аннабель в чулан. При входе туда она вспоминает о вчерашнем храме, о храме, в котором она сделалась миссис Гуинетт. Ах! в этой благословенной Господом стране дурные места похожи на церкви и не более печальны, чем те. Но здесь, по крайней мере, едят и пьют.
Особенно пьют… О свирепая зерновая водка! Что сказали бы бедные крестьяне Киллера, которым их маленькая госпожа проповедовала когда-то воздержание, если бы они увидели ее в эту ночь! Но они далеко, за кудрявящимися морями, и никогда не увидят они ее.
Если слово пьяный имеет смысл, то Аннабель в первый раз в своей жизни была пьяна, уходя из этого странного места. Молодой мормон, жеманный и красивый, пошел за нею. Он обнял ее за талию и старался целовать ее, что ему иногда удавалось, на особенно темных улицах. "Вы знаете ли, кого вы так целуете?" — смеясь, сказала она ему. "Какое мне дело! — сказал он. — Ты мне нравишься. Какое мне дело!" — "Ах, правда! Ну, хорошо! Я — миссис Гуинетт, законная жена брата Джемини, о котором вы, может быть, слышали…" Но молодой, красивый мормон был уже убегающим темным силуэтом, не интересовавшимся дальнейшим.
Холодный ночной воздух отрезвляет и возбуждает аппетит. Впрочем, Аннабель очень мало ела. Она больше пила, имею честь повторить это. Но когда она проходила мимо своего дома, она без труда узнала его, узнала дом, в котором оставила полуотпертую дверь. Она вошла, заложила дверь цепями и задвинула задвижку.
В кухне потухающее пламя очага лизало чугунные таганы и отражалось в черных и белых плитах.
Осталось ли что-нибудь поесть в этой кухне?
Аннабель схватила скамейку, притащила ее к темной стене, влезла на нее и достала таким образом до полки; она провела по ней руками. А! чугунок, чугунок с остатками рагу из бобов, приготовленных по рецепту Ригдона Пратта…
Аннабель сняла котел и уселась с ним в уголку у огня. Там, без вилки, без ложки, погружая руки в черный застывший соус, она жадно все съела.
Когда она опорожнила чугунок, она тут же оставила его. Носовой платок ее был неизвестно где. Она вытерла губы и руки какой-то темной тряпкой.
Лестница, по которой она поднялась, спотыкаясь, в свою комнату, была погружена в мрак. Она снова уселась на свой чемодан и так и сидела, похожая на бедную эмигрантку, которая ждет в порту, на берегу туманных волн, пока прозвонит час отплытия судна, которое увезет ее.
Бежать, уйти! Но уже не было на этом рейде судна, которое могло бы увезти Аннабель Ли.
Целый следующий день, субботу, она, неподвижная и угрюмая, провела в этой комнате, ожидая своего господина, боясь только одного: что он, чего доброго, не придет.