– Привет, Валентина, даже не успел поздороваться с тобой, – Сашка вышел за ней следом и закурил, а она поморщилась, в последнее время совсем не переносила табачный дым. – Ну как живешь, все с евреем своим?
– Вот откуда ветер веет, а я все думала… Ты что, теперь сплетни собираешь? Пошел ты, Сашка, знаешь куда?
– Я-то правильной дорогой иду, а ты вот… С кем ты связалась? Ты же русская девушка, тебе русских детей надо рожать.
– Как тебе не стыдно? Что ты несешь? Повторяешь эту ахинею. Как фашист.
– Я и есть фашист. Да, да. И этим горжусь. Мы боремся за чистоту нации, мы против всяких там черножопых, татарвы и особенно евреев. Это первые наши враги. От них все зло на Руси еще с древних времен.
– Ты еще скажи, они нашего Христа распяли.
– Так оно и есть! Они все жидомасоны.
– Сашка! Да ты знаешь, кто такие масоны?
– Ну, эти заговорщики против русских.
– Не позорься лучше, ты же школу окончил. Помнишь «Войну и мир» и Пьера Безухова.
– Ну, помню.
– Так он тоже стал масоном. А Пушкин?
– А что Пушкин? Он же не русский был.
– Все, не могу это слушать. Где ты этой бредятины набрался, не пойму? Вроде не дурак был и учился нормально.
– Ты тоже хорошо училась, а стала американской подстилкой.
– Не говори того, чего не знаешь. – Она направилась к дому, но вдруг остановилась. – Саш, а зачем ты к Митьке приходил?
– Это тебя не касается, – важно заметил он, но видимо его распирало желание поделиться, и он небрежно бросил – Готовимся провести акцию протеста. Не отдадим нашу землю жидомасонам для их темных делишек.
Валька тяжело вздохнула, поняв, что бесполезно с ним спорить. Она проворочалась полночи, все думала про Макса, и все чаще упрекала себя за то, что не выслушала его тогда. Теперь она была уверена, что он не виноват. Как она вообще могла подумать, что Макс причастен к поджогам. Как же она скучает по нему. Как он там?
Жизнь в родном доме стала просто невыносимой, мать всячески издевалась, а.
Митька каждый день куда-то уезжал на своей машине, возвращался в сопровождении одного или двух приятелей. Они пили водку, возбужденно что-то обсуждали и не давали Вальке прохода, не стесняясь никого, лезли к ней в комнату.
Две последние ночи она баррикадировала дверь. Приставляла сундук, на него наваливала, все, что казалось тяжелым. По утрам ее тошнило и, пока она разбирала баррикаду, еле-еле успевала выбежать из комнаты. Для Клавдии состояние дочери не долго оставалось загадкой.
– Митьк, да она же брюхатая. А ну говори, паршивка, от кого ублюдок?
Валька увернулась и хотела убежать к себе в комнату, но Митька схватил ее за косу и притянул к себе.