— В интересное время живем. Им говорят, строй себе памятник… Ну, кому-нибудь из нас, ну, хоть тебе, говорят. Строй так, чтобы остался стоять. Устоит, и ты останешься. Свалится, и тебя нет.
— Это ты все насчет своего? — отозвался небрежно Луза, занятый другими размышлениями.
— Ясно, насчет своего.
— Так что ж, построишь, выходит?
— Построить не штука. Вот выстоит ли? Должно выстоять. Блоки «кладу, как живых людей. Похлопаю, поглажу, поцеловать готов.
— А много готово?
— Три тысячи пятьсот километров границы — хозяйство не маленькое, его не сразу пробежишь. Воды вот еще, на грех, нету.
— Какой тебе воды? От воды погибаем, бери ее, сколько хочешь.
— У тебя ее много, а в Сковородине нет. Поезда еле ходят.
— Так то Сковородино, вон оно где…
— Все равно граница, Василий. Дороги не будет — провалимся.
— Ну, брат, так судить тоже нельзя. Сковородино если граница, так Москва тоже, значит?
— И Москва.
— Ну, нет, это брось… Значит, строим завод на Печоре…
— Граница.
— Смеяться тебе охота. Лучше пойдем к Тарасюку чай пить, заметил я.
По дороге Зверичев говорил о войне:
— Общий вес снарядов, выпущенных во время артиллерийской подготовки только в сражении на Пире, — сто семь тысяч тонн, и стоило это двадцать два миллиона фунтов стерлингов. Это, знаешь, что значит? Это столько металла, сколько потребляет вся Румыния за год. Теперь слушай другое: в середине прошлого столетия для вывода из строя одного человека расходовалось количество металла, равное весу человека, скажем, пять пудов, а в последнюю войну уже нужна была тонна металла на человека. Теперь понял, что такое война? Понял теперь? Вот и пойми, почему Япония лезет на Манчжурию. В Японии мало угля и нет нефти, нет меди, нет прочих цветных металлов, все это ей надо привозить издалека, а в Манчжурии есть, что хочешь.
От Тарасюка, захватив его с собой, пошли домой, к Лузе. Тарасюк мог теперь говорить только о японцах. Он точно знал, как они строятся, какой у них рабочий день и какие батальоны идут впереди, а какие отстают.
Он крутил головой и говорил со значением, не глядя на инженера:
— Ловко они работают, товарищ начальник!
Не глядя на уговоры остаться еще на сутки и сходить на диких свиней, инженер собирался уехать в тот же день, но усталость взяла свое, и он заснул на диванчике в хате Лузы, не дождавшись ужина.
В полночь, когда, истерзанный сновидениями и усталостью, он лежал, раскинувшись, как больной ребенок, выстрел из-за реки поднял его раньше всех. Он сел, вздрагивая.
— Хр-хо-хо, — промычал он, — что такое?
За окном раздался топот людей, потом бешеный крик Лузы: