Мое сердце сжалось при виде расстроенного лица Мируны. Я сама была разлучена со своим сыном в течение трех месяцев и семнадцати дней и, наверное, умерла бы, если бы мне не удалось его забрать. К сожалению, я не могла ей ничем помочь. Когда врач запретил Мируне спать в больнице со своим ребенком, она горько разрыдалась:
— Я хочу остаться с дочкой! Вы не имеете права!
Это было душераздирающее зрелище. Мируна по-прежнему отказывалась смиряться с разлукой. В последующие дни она была очень агрессивна по отношению к другим девочкам, несколько раз ходила в больницу, чтобы проведать своего ребенка. Однажды во второй половине дня мне позвонила воспитательница из педиатрической службы. Она только что беседовала с Мируной, которая в итоге во всем призналась.
— Яна, Мируна сказала мне, что била свою дочь. Она давала ей пощечины и шлепала по попе.
— Меня это не очень удивляет. Я ей уже задавала этот вопрос. Она яростно отрицала, но ребенок плакал слишком громко, мне это казалось подозрительным. С ним все в порядке?
— Да, врач осмотрел его, у него только синяк на ножке.
Определенно, нужно было как можно скорее найти приемную семью для малышки Крины: мы больше не могли допустить, чтобы Мируна причиняла ей вред. Разлука пойдет на пользу как Крине, так и самой Мируне. Решение далось нелегко, но мы не видели другого способа разорвать этот порочный круг. Мируна не была злой девочкой и не хотела делать больно своему ребенку. Просто никто не показал ей правильный путь. Она воспроизводила поведение людей своего ближайшего окружения, начиная с отца и заканчивая сутенерами: выйдя из жестокой среды, она понимала лишь язык насилия. К тому же ее столько раз обманывали, что она уже не могла никому верить.
Верить… Часто именно этому жертвы сексуального трафика должны научиться прежде всего. Когда неправительственные организации рассказывают о моем приюте девочкам, попадающим в их поле зрения, первой реакцией тех бывает недоверие. Одна только вероятность того, что существует место, где о них будут заботиться, поселят в нормальную комнату, станут кормить, отправлять в школу, обучать специальности, не причиняя при этом никакого вреда, кажется им, в лучшем случае, совершенно невозможной, а в худшем — чрезвычайно подозрительной. Поскольку именно таким способом торговцы заманивают их в свои сети:
— Пойдем со мной, и у тебя будет крыша над головой и горячая еда. Вот увидишь, о тебе будут хорошо заботиться.
К этому добавляется тот факт, что все они глубоко уверены, что не заслуживают счастья и годятся лишь для занятий проституцией — якобы такова их судьба. Некоторые девочки даже признавались мне через несколько недель после своего приезда, что первое время тоже считали меня мамкой-сутенершей, а мой приют — обычным борделем, просто чуть презентабельнее, чем другие. Растопить лед недоверия — дело нелегкое. Я не задаю им никаких вопросов о том, что с ними случилось. Я жду, когда они сами придут ко мне. Некоторые вываливают все сразу: избиение, насилие, пытки… Это тоже один из способов проверить мою реакцию. Другим требуется не одна неделя, а то и несколько месяцев, чтобы они смогли раскрыться. Замкнутые в своем унижении и стыде, они не могут никому довериться. Между собой им иногда случается сравнивать ситуации, сутенеров, но они никогда не обсуждают подробностей. Лишь наедине с воспитательницей их в итоге прорывает, и во время тяжелых бесед они вновь переживают все, что с ними произошло, захлебываясь слезами.